Первозданный мир, описанный в книге Бытия, немыслим без Рая. Вчитываясь в текст, мы видим, что в нем описаны две как бы тесно переплетающиеся линии единого восхождения единого тварного мира ко все более совершенному бытию. Во-первых, это совершенствование форм жизни – от растительности, начиная с травы, к человеку через основные промежуточные ступени пресмыкающихся, птиц, животных. Во-вторых, это совершенствование материального мира от неоформленной материи ко все большей одухотворенности, к райскому саду с Древом Жизни. Рай и есть высочайшая и основная реалия первозданного мира.
Описание Рая занимает в книге Бытия (Быт.2:8-14), как само собой понятно, исключительное место и значение. Этот короткий текст стал величайшим всемирным символом Царства Божиего, наложил печать на всю последующую культуру христианских народов. В соответствии с общей древней восточной традицией мировосприятия, Рай описывается, как сад, но, понятно, Сад, в котором пребывает Господь, есть непостижимый Сад Божий, часть Его Царства.
Помимо книги Бытия, первозданный Рай упоминается также в Откровении святого Иоанна Богослова: Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия (Апок. 2:7). Как следствие окончательной победы правды Божией над силами зла, земной Рай вновь отверзается верным, являясь, согласно Откровению, первой ступенью небесных обителей, открытых подвигом Христовым для праведных, для которых осуществилось обетование о приобщении к Древу Жизни, данное людям в земном Раю до грехопадения.
Авторитетная в древности «Книга Еноха» повествует о Рае как об особо благостной стране в фантастических образах, в которых библейские мотивы спутаны с фольклорными, рисующих место бесконечного наслаждения, где реки имеют особо важное значение : «И посредине древо жизни в месте том, на нем отдыхает Господь, когда восходит в рай. И древо это несказанно по красоте своей и благоуханию. Оно прекраснее всех земных творений <...>. Корни его в раю, около земли. Рай же между тлением и нетлением. Исходят оттуда два источника, один течет молоком и медом, другой – елеем и вином, и расходятся на четыре части. Тихо струящиеся, они входят в рай Эдемский, между тлением и нетлением, и оттуда выходят и разделяются на 40 (частей) и порознь обтекают землю, имея обращение кругов своих наподобие некоторых стихий воздушных» [Цит. по: 91:59].
Первозданный мир описан Моисеем в реалиях нашей действительности, как земля, освещаемая солнцем, со сменой дня и ночи, поэтому можно допускать и там наличие востока, юга, севера и запада. Это вполне согласуется со святоотеческой натурфилософской традицией.
Шарообразность земли, была известна и, хотя разделялась далеко не всеми, упоминается в святоотеческой письменности. Так, святитель Григорий Нисский говорит: «Как бы около некой неподвижной оси, приводя в самое быстрое движение полюс, круговращающийся подобно колесу <...>круговращаемая сущность скоростью движения плотность земли сжимает в нечто круговидное», – [82:80]. Скорее всего, эта мысль заимствована из платоновского «Тимея». Хотя это сказано христианским автором вслед за античной наукой о мироздании, однако эта далекая от библейского Откровения античная наука, так же, как и новоевропейская, ничего не знала о Рае, который интересует нас здесь в первую очередь, как часть первозданного космоса и который некоторые древние авторы помещают на высокой горе, достигающей третьего неба. Эти свидетельства приведены далее.
Мы утверждаем, что творение мироздания имело целенаправленный характер и его высшей материальной частью являлся земной Рай. Поэтому рассматривать весь процесс миротворения следует, по нашему мнению, в перспективе устроения Рая на востоке Земли. Это последовательные этапы: первичный момент «в начале», небо и земля, воды, свет, твердь, суша и моря, растительность, светила, и, наконец, земной Рай. Параллельно на земле возрастает жизнь: растительность, пресмыкающиеся, птицы и морские существа, звери, скоты, гады земные и, наконец, человек. Рассматривать происхождение космоса и Земли не учитывая конечной цели материального творения – земного Рая – является, по нашему глубокому убеждению, принципиальной ошибкой, на позволяющей правильно понять дни творения. Святые Отцы всех времен никогда не отделяли общее рассмотрение мироустройства от земного Рая.
Свойства этой одухотворенной материи принципиально недоступны никакому развитию науки, но их нам несколько как бы приоткрыл Сам Господь Иисус Христос – по учению Церкви Новый Адам, вновь введший род человеческий в Рай. Ранее искупительной крестной Жертвы и ранее возникновения Церкви в Сошествии Святого Духа свидетельство о земном Рае можно видеть в чуде Преображения Господня на горе Фавор. Ни одна из ветхозаветных теофаний не может быть сопоставлена с чудом Преображения. Это Откровение о Божестве Сына Божия помогает нам несколько понять и историю первобытия: И просияло лице Его, как солнце, одежды же его сделались белыми, как свет. И вот, явились Моисей и Илия<...> При сем Петр сказал Иисусу: Господи! Хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь три кущи (Мф. 17:2–4). Ибо не знал, что сказать (Мк. 9:6). Слова апостола Петра, обращенные ко Христу: Хорошо нам здесь быть <...> Сделаем здесь три кущи говорят о том, что вершина горы Фавор в этот момент была ничем иным, как подобием земного Рая и даже самим земным Раем. Камни и деревья вокруг апостолов были прежними, но в данный момент это был подлинный земной Рай. Подобно сему, Адам и Ева видели непостижимо сияющий, светлее солнца, Лик Божий... Думается, они видели Его потому, что все дети видят своих отцов.
Остановимся на описаниях Рая в святоотеческой литературе. Святой Ефрем Сирин многократно описывает его невообразимые красоты: «...Едва вступил я, как оцепенел ум мой от удивления, потерялся изумленный рассудок, отказались чувства объять великолепие сокровищ, различать вкус явств, сравнить живость красок, совокупить во-едино всю лепоту, изобразить словом представшее взору. Все члены оковывает рай полнотою своих радостей, пленяет глаза своим убранством, слух – звуками, вкус и обоняние – явствами и благоуханиями. Благословен Призвавший в рай подвизавшихся во бдении и посте...» [108:273].
Падший человек, конечно, не может познать первозданный Рай. Святой Ефрем Сирин говорит об этом: «Кто слушает описание Рая, тот не может судить о нем, потому что описание Рая не подлежит суду. По наименованиям Рая можно подумать, что он зеленый, по силе он духовен и чист <...> Ум твой не должен смущаться сими именованиями. Рай облечен именами, сродными тебе не потому, что он имеет нужду в образах, от тебя занятых, но потому, что природа твоя весьма немощна и мала пред его величием, хотя красоты его умаляются, когда очертываются слабыми, тебе сродными образами. Поелику слабые глаза не в силах видеть лучи небесных красот его, то Бог облек древа его именами наших дерев, смоковницы его нарек именем наших смоковниц, листья его изображены подобными листьям, какие видим у нас, чтобы все это сделать удободоступным разумению облеченных плотию. Цветы этой страны гораздо многочисленнее и блистательнее звезд, усматриваемых на видимом небе» [108:294–295]. Такое же понимание Рая выражает, в целом, и вся святоотеческая традиция. Таким образом, описания Рая следует понимать в смысле духовного реализма, как необходимо условное описание достоверной реальности. И это касается не только Рая, – все вообще натуралистические понятия Шестоднева есть, конечно, конкретные и действительные факты, но относящиеся к особой, более высокой реальности, из которой исходит существование нынешнего мира и которую, однако, святые Отцы, как мы видели ранее, именуют «наименее чтимой материей».
Но в то же время, по изъяснению того же святого Отца, «никто не должен думать, что шестидневное творение есть иносказание; непозволительно также говорить, будто бы, что по описанию сотворено в продолжение шести дней, то сотворено в одно мгновение, а также будто бы в описании сем представлены одни наименования, или ничего не означающие, или означающие нечто иное. Напротив того, должно знать, что, как небо и земля, сотворенные вначале, суть действительно небо и земля, а не что-либо иное разумеется под именем неба и земли, так и сказанное о всем прочем, что сотворено и приведено в устройство по сотворении неба и земли, заключает в себе не пустые наименования, но силе сих наименований соответствует самая сущность сотворенных естеств» [108:210–211]. Мы вполне принимаем это твердое указание о недопустимости считать шестидневное творение иносказанием или считать его мгновенным. Но, как мы стараемся здесь далее показать, подобный Раю первозданный мир, не имея в себе конфликтности, существовал в другом времени до грехопадения и потому к нему вообще не приложимы любые понятия смертного времени.
Подробно говорит о Рае святитель Иоанн Златоуст. Он специально подчеркивает, что Рай был насажден именно на земле, и это актуально, ввиду ранее приведенных некоторых современных мнений о том, что якобы Рай надо понимать символически или что он – на небе. Уже во времена Златоуста некоторые говорили, что «рай был не на земле, а на небе <...> не отказались говорить, вопреки Писанию, что рай не на земле, и, вводя многое другое, стали мудрствовать, не как написано, но идти другою дорогою и сказанное о земле относить к небу» [138:105]. Отнесение сотворенного Рая к небу по слову свт. Иоанна – грубая ошибка, и он резко отзывается о сторонниках такого мнения, которые «любят пустословить», «обольщают простых слушателей», «бредят подобными мифологиями» и «надмеваются своим красноречием и внешнею мудростию» [138:105].
C такой резкой оценкой вполне согласен СеверианГабальский, он иронично отзывается об «аллегористах»: если «рай был на небе <…> для чего на небе смоковница? <...> если рай на небе, очевидно, что и реки текут на небе <…>» [142а: 810]. Итак, Рай – необыкновенно прекрасное и обширное место, находившееся на Земле: «Едем значит сладость (роскошь). Можно бы сказать: насадил рай в роскоши, т.е. в роскошном, прекрасном месте <…>. Бог приготовил человеку великолепную храмину – рай <…>. Рай был не маленьким садом, имевшим незначительное пространство. Его орошает такая река, что от полноты ее выходят четыре реки» [142а :790-791].
При этом, по словам святых Отцов и учителей Церкви, Рай был создан исключительно для человека. По мнению СеверианаГабальского, «Адаму была дана вся земля, избранным же его жилищем был рай. Ему можно было ходить и вне рая, но находившаяся вне рая земля назначена была для для обитания не человеку, а бессловесным животным, четвероногим, зверям, гадам. Царственным и владычным жилищем для человека был рай. Потому-то Бог и привел животных к Адаму, что они были отделены от него. Рабы не всегда предстоят господину, а когда только бывает в них нужда. Животные были названы и тотчас же удалены из рая; остался в раю один Адам» [142а:799]. Также и святой Иоанн Дамаскин говорит о Рае: «Он был насыщен благовонием, наполнен светом и превосходил всякое представление чувственной красоты. Это была подлинно божественная страна и достойное жилище для сотворенного по образу Божию. Ни одно неразумное животное не обитало в раю» [131:205]. Впрочем, это утверждение св. Отцов не распространяется, очевидно, на птиц: церковное предание принимает всеобщее убеждение в существовании райских птиц, которые наполняли Рай своим пением и украшали своей красотой. Существуют, впрочем, и другие мнения, согласно которым животные все же могли находиться в Раю. Это, в частности, отражено в памятниках средневековой иконографии, особенно западной.
Выделяя Рай как особую область первозданного мира, святоотеческое предание располагает его не только на востоке, но еще и на высокой горе:, «Рай находился на великой высоте»,- говорит св. Ефрем Сирин [108:231]. Так думает и святой Иоанн Дамаскин: «Он находился на востоке, возвышаясь над всею землею» [131:209]. По словам святого Григория Синаита, «Едем – место весьма высокое, поднимающееся до самого третьего неба, как говорят <духовные> писатели...» [88:8–9].
Обратим внимание, что в «Послание о Рае» новгородского архиепископа св. Василия Калики тверскому епископу Феодору Доброму (1347 год), в связи со спором о существовании земного Рая, земной Рай также находится «на горах», то есть на высоком месте [260:42–49]. О связи земного Рая с третьим небом говорит также автор другого сочинения древнерусской учительской литературы «Вопросов св. Сильвестра и ответов преп. Антония» [65:139–141] (Диалог, надписанный именами папы Римского св. Сильвестра и св. Антония Великого, на самом деле составлен, несомненно, значительно позже жизни этих лиц, не ранее, по нашему мнению, VI–VII веков). Согласно «Библейской энциклопедии Брокгауза» в древности и в Западной Церкви по поводу Рая также «считали, что он находится на самом краю земли, на востоке (см. Быт. 2:8), на севере, северо-западе или же на горе, которая возвышается до самого неба» [268:817].
По мнению некоторых современных исследователей, сама идея горы «восходит к Анаксимену, который представлял Землю в виде приподнятого с северной стороны диска» [31:33], прочем впервые в космологическую схему горы вводятся св. Ефремом Сириным, принадлежавшим к сирийской школе [31:33]. Не исключено, что св. Ефрем был знаком с античными представлениями, восходящими к творениям милетского философа, но, мы полагаем, более существенна связь с собственно библейскими представлениями. Вообще, гора – устойчивый символ духовного восхождения. Во всех этих текстах имеется ввиду вполне материальная, физическая высота; и, вместе с тем, это возвышение Рая над прочей землей имеет и неотделимый смысл духовной высоты. Такое суждение связано, очевидно, с образом высокой и святой горы, имеющим символическую нагрузку и восходящим к Ветхому Завету – например, у пророка Иезекииля (Иез. 28:14), а также неоднократно в псалмах (Пс. 23:3; 120:1 и др.). Но ни в книге Бытия, ни в других дополняющих библейских текстах о райской горе ни разу не упоминается. Это, по-видимому, исключительно христианская интерпретация совершенства первозданного мира, и она не произвольна, а основана на Священном Писании Ветхого Завета.
Понятно, что в нашем эмпирическом пространстве не может идти никакой речи о телесно воспринимаемом соприкосновении гор или иной местности с небесными, духовными сферами. Это – одна из поразительных реалий только первозданного мира, указанная в святоотеческой традиции.
Духовная «локализация» изначального местопребывания земного Рая, наиболее четко выраженная святым Григорием Синаитом, на определенном и притом весьма высоком уровне духовных небес весьма замечательна. (Напомним, что в церковной традиции иногда считается семь или восемь, или даже десять небес. Об этом, в частности, упоминает КозьмаИндикоплов, но сам он считает такое верование ошибочным [см.: 266:125]. Другие считают до трех небес, то есть третье небо – высшее. Так у свт. Василия Великого). Исходя из суждений этих духовных писателей, можно думать, что «сад Эдемский» будучи земным, так тесно соединял землю и небо (в наиболее общем смысле слова), что даже как-то превосходил первое и второе небеса. При этом напомним, что Рай находился на востоке, – там, где восходит солнце. Это место, где земля соединяется с небом, и потому оно очень высокое – гора.
По Шестодневу, в первозданном мире две основные сотворенные части бытия – небо и земля – находятся в единении, но это единение не статично: от ступени к ступени оно наполняется жизнью и становится все более устроенным и органичным в первые три дня. В Четвертый день земля получает новое соединение с небом посредством сотворенного солнца, помещенного на тверди небесной и предназначенного для управления земной жизнью. Это - первое единение с небом для земли, которая стала «подобной Раю». Если единение земли и неба посредством солнца установлено в Четвертый день; то в Шестой день, созидается другое единение, это соединение при устроении Рая, которое становится значительно более тесным и более духовным, то есть более совершенным. В приведенных истолкованиях святых Отцов, Рай находится на высокой горе Это со всей очевидностью связано с появлением на земле образа и подобия Божия, то есть иконы Божией – человека.
В «Послании о Рае» святого Василия Калики есть существенное дополнение: об этом свидетельствует «чудный лазоревый Деисус», увиденный новгородцами на райской горе. Здесь деисус согласно православной традиции есть образ иконостаса, отделяющего алтарь от храма. Соответственно, Рай, огражденный деисусом, есть как бы алтарь первозданного храма. Здесь, несомненно, выражено литургическое понимание первозданного мира. Становится более понятным образ горы – это устремленность первоматерии во главе с обитавшим там, в Раю, человеком вверх, к высшим духовным сферам. Это первые ступени восхождения человека и вместе с ним всего мироздания ко все большему совершенству. Символ и реальность здесь совпадают. Впереди были другие ступени совершенствования, но это духовное восхождение было оборвано грехопадением. Вместе с тем, все это, конечно, выражено в мифологической форме, здесь неизбежной; но нужно иметь в виду (как мы ранее уже говорили), что по своей сути миф всегда описывает другую, высшую реальность доступным для современников языком.
Автор «Вопросов св. Сильвестра...» рассуждает об этом в связи с пребыванием на третьем небе и в Раю св. апостола Павла (2 Кор. 12:2–4): он высказывается, что апостол «взошел на небеса (именно на третье небо. – А.С.), а оттуда полетел в рай» [65:140].
Напомним текст, который имеется ввиду: “Знаю человека во Христе, который... (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю, Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать...” (2 Кор. 12:2–4). Итак, данный текст рассматривается приведенными авторами как свидетельство о земном Рае, что нам представляется очень существенным.
Об этом тексте рассуждает и святитель Мефодий Патарский, который, однако, подчеркивает, что Рай, по его мнению, не следует отождествлять с Третьим небом: «Он (апостол Павел) показывает, что видел два откровения, очевидно, дважды быв восхищен: однажды – до третьего неба, в другой раз в рай» [223:234]. Указывая на земное происхождение Рая, св. Мефодий делает существенное замечание: «Адам не с неба был низвержен, но из рая, насажденного в Эдеме на востоке» [223:235]. Тем не менее, земной Рай после грехопадения находится вне Земли и вне всего материального космоса, что очевидно, поскольку природа космоса однородна природе нашей планеты.
Не менее существенно, как нам представляется, и то, что апостол Павел сам не считает возможным определенно сказать, в теле или вне тела он был там, где изначально пребывали Адам и Ева. Это можно считать указанием, по нашему мнению, на то, что материальность земного Рая, а вместе с ним и всего первозданного мира по сравнению с падшим миром была совершенно иной. Ведь апостол Павел все же обладал телом современного человека, и недаром он упоминает здесь же о жале в плоть (2 Кор. 12:7); а совместимость нашей плоти с Раем, – хотя и отделенным от Земли, но прежним, – по единогласному свидетельству святых, возможна только как результат исключительного действия благодати Божией: ведь земной Рай, все же, затворен для смертных и его врата охраняет Херувим с пламенным мечом...
Здесь, представляется, уместно вновь напомнить, что центром этого расположенного высоко над остальной землей Рая, достигающего третьего неба, а вместе с тем и всего первозданного мира было Древо Жизни, которое, как мы видим, также оказывается определенным образом соединено с третьим небом. И что же в этом удивительного: ведь поскольку оно несет в себе жизнь, то должно быть «укоренено» в глубинах духовного мира. Рай с Древом Жизни есть центр первозданного мира.
Подобные представления о первозданном мире были широко распространены. В русском благочестивом апокрифе указывается, что Древо Жизни являлось подобным величественному дубу – в русском понимании образ прекраснейшего дерева – но «древо жизни ничтоже ино несть токмо Христос и Дух Святый». Древо Жизни, поясняется в тексте, «Адаму являшеся яко доуб высоко растим, досязая до небес, ему же бе видение краснеишее, паче всех сущих, и се есть явьствено, яко та слава Божия, являющее, яко Дух Святыйстояшепосреде рая греяй рай» [259:205]. Но в таком случае, первозданную землю вряд ли можно буквально уподоблять земному шару, считать круглой и вращающейся, если ее главная часть – Рай – соединялась с небом таинственным присутствием Божиим, символизируемым Древом Жизни, достигающим неба, и представляла собой высокую, несравнимую ни с какими современными горными хребтами гору, возвышающуюся до третьего неба и, следовательно, сочетавшую в себе материальное и духовное начала. Такой мир больше напоминает представления «невежественного византийского монаха» КозьмыИндикоплова, изображавшего Вселенную с этой высокой горой на своих условных схематических рисунках. А вернее, мы вообще не можем сказать ничего определенного ни о форме земли, ни о ее пространственности, ни о пространственности первозданного космоса, потому что этот мир, будучи описан в понятиях нашего трехмерного мира, был, тем не менее, более тонким, более духовным и уж конечно не ограничивался трехмерностью падшего мироздания.
Таинственная соприродность Древа Жизни всему райскому творению распространяется и на весь первозданный земной мир. В этой связи представляет большой интерес рассмотреть описания еще некоторых других райских реалий.
Важнейшей реалией первозданного мира стали реки. Первозданные библейские реки проистекают из Рая. Реки – это, понятно, вода, а воде уделено очень большое и важное место в становлении мироздания и вообще в религиозном сознании. Вода сотворена вместе с землей как некоторый первоначальный материал. Затем разделяются воды верхние и нижние, создается небесная твердь, разделяются вода над небом и вода под небесной твердью. Следующий этап – моря, образованные из вод под небом (Быт. 1:6–10). Появление райской реки, рукава которой обтекают всю землю, является последним этапом благоустройства земного мира при посредстве воды. Посему остановим внимание на описании райской реки, вода которой, очевидно, также имела особые свойства. “Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки” (Быт. 2:10, 11–14). Эти четыре реки – Гехон, Фисон, Тигр и Евфрат, – начинались в Раю и потом текли, спускаясь, очевидно, с райской горы, и некоторым особым путем попадали в остальную землю.
Как очевидно следует из библейского теста, Рай сам по себе был частью земли, но, кроме того, соединялся с остальной землей еще и посредством воды. Нам представляется существенным, что, согласно книге Бытия, Рай находился в единстве с остальным миром посредством обеих этих стихий. Но Священное Писание также говорит, что райская река протекала для орошения (Быт. 2:10). Следует представить значение орошения земли для южных народов. В глазах древних народов Востока вода творит чудо. Там, куда проникает вода, раскаленная пустыня превращается в оазис, сам по себе напоминающий рай для жаждущих людей даже в нашем падшем мире. Но только ли материальным ценностям могла служить вода, текущая из Рая? Вероятно, мы должны иметь ввиду, что по представлениям всех древних народов вода есть не только источник земной жизни, но и важнейший символ духовного обновления и одухотворения – в первую очередь так учит христианство, но даже и в других религиях, лишенных истинного боговедения, воде придается, как правило, особое значение.
О райских реках как о реальности и как о символе встречаем немало рассуждений у святых Отцов [см., напр.: 37:71–75] и духовных писателей древности, которые должны были разъяснять своим современникам связь реальных рек Тигр и Ефрат с запредельным Раем.
Однако, говоря о Рае и его реках в церковных понятиях, следует, как нам представляется, указать и на то, что, поскольку главным явлением Рая является Древо Жизни, то с позиций православной традиции райская вода есть, конечно, святая и живая вода. Раз реки истекали из Рая, они были сопричастны Источнику Жизни – Древу Жизни, и потому несли в своих водах особую, одухотворенную жизнь всему сотворенному земному бытию вне Рая. При этом все исходило, по свидетельству вышеприведенных духовных писателей, с высоты святости третьего неба, где св. апостол Павел слышал неизреченные глаголы Божии. Исходя из сказанного, мы дерзаем думать, что эти реки не только орошали, но и освящали весь мир потому, что весь он был храмом Божиим. Они также приуготовляли землю для человека, который должен был возделать ее и всю превратить из подобия Рая – в Рай. По Божественному замыслу, этот труд должен был совершаться не в поте лица, а он должен был бы стать священнодействием для человека, как священника и пророка. Как говорит блж. Августин о труде в Раю, «этот достохвальный труд не был утомительным» [цит. по: 37:76]. Этому неосуществленному по вине человека деланию предшествовало непостижимое первозданное водосвятие, учрежденное Самим Богом.
Почему, согласно библейскому тексту, именно четыре потока орошали землю? Вполне можно допускать, в соответствии со святоотеческим пониманием реальности первозданного мира, что в первомире были и другие реки, как и в современном мире. «Книга Еноха», как мы только что видели, определяет общее количество рек символическим числом сорок. Очевидно, это символ второго порядка, основанный на символике числа «четыре». Четыре реки выделены, несомненно, как основные и особо значимые. Это число здесь, конечно, символично. О его символике говорит, например, св. Ириней Лионский (II век) в связи с числом Евангелий. Есть, по его словам, четыре стороны света и четыре главных ветра. Четверовидны животные, на которых восседает Слово Божие и четыре главных завета даны были человечеству: «один при Адаме до потопа, другой после потопа при Ное, третий – законодательство при Моисее, четвертый же <...> через Евангелие» [149:249–250]. При такой символической значимости этого числа, число рек также, конечно, имеет глубокий внутренний смысл.
Четыре потока напоминают также о четырех концах креста, поскольку следует, очевидно, полагать, что эти потоки равно обходили все четыре стороны света, одинаково уделяя райскую воду всем концам земли. На это и указывают – хотя и прикровенно – древние Отцы Церкви, которые, рассказывая о реках, называют страны света. Так, св. Ефрем Сирин. Он говорит, что Фисон (Дунай) изливается на западе, Геон (Нил) – на юге, Евфрат и Тигр – на севере [см.: 109:232]. Восток не назван, очевидно, потому, что на востоке – Рай, из которого истекает река. Иоанн, экзарх болгарский, вслед, очевидно, за СеверианомГабальским, называет направления рек: запад, восток, Эфиопию, то есть юг [31:812]. Можно добавить, что четыре стороны света определяются не только шарообразностью земли, но и солнцем, и в нашем контексте его подчиненная функция управления днем служит в первозданном мире выявлению начертания креста на земле этими водными потоками.
Из этого для нас явствует, что символ креста сокровенно заложен в бытии первомира и Рая, как божественная тайна, изначально хранящая мир и долженствующая раскрыться в будущем. В этом нет ничего удивительного. Этот сокровенный символ говорит о том, что мир при его сотворении уже был освящен крестом, прежде времени пребывающим в недрах внутрибожественной жизни Пресвятой Троицы. И это совершенно соответствует православному миропониманию. По учению Церкви, крест Христов есть хранитель мира. “Крест – хранитель всея Вселенныя”, – воспевает Церковь в службе Воздвижения Креста Господня. И вполне понятно, что так было в изначальном замысле Божием. Это многократно свидетельствовали отцы Церкви с самых ранних времен. Сознание первых христиан было «потрясено крестоцентризмом» (священник Павел Флоренский). Об этом красноречиво говорил, в частности, св. Иустин Философ, усматривавший символ креста в самом человеке и вообще повсюду: «Рассмотрите все вещи в мире, устрояется ли что без этой формы, и может быть без нее взаимная связь?» [153:326]. Святитель Мефодий Патарский говорит, что человек был украшен знамением креста еще при сотворении, поскольку он, распростерши руки, образует крест [222:281]. Как говорит прот. Георгий Флоровский, следуя свт. Филарету Московскому, «таинство крестное начинается в вечности – «в недоступном для твари святилище триипостасного Божества» [326:187]. О всеобъемлющем символизме креста очень точно сказал прот. Всеволод Шпиллер (беседа 13.03.77), который неоднократно углублялся в эту тайну крестоцентризма: «Крест трисоставен – как Богом сотворенный мир, имеющий высоту, глубину и широту. Творец мира как бы начертал в мире крест при его сотворении, связуя Своей силой его высоту, глубину, широту. И Церковь воспевает крест как Божий образ, назнаменателен миру. Древний крест есть знамение предвечной любви Божией, сотворившей мир и содержащей его. Он есть знак в этом мире, символ в нем Самого Бога. Так крест символично соединяет нас с бесконечностью, с безмерностью и тайной божественной жизни» [344:384]. Вот этот крест, начертанный Самим Богом при творении мира, непосредственно зрится в образе райских рек.
В древности эта связь четырех райских рек с образом креста не разрабатывалась, мы смеем думать, потому, что было другое представление о мироздании в целом и, в частности, о местоположении земного Рая, как части существующего мира. На рисунках КозьмыИндикоплова, изображавшего мир с заокеанским раем и истекавшими из него реками, нет никакой ассоциации с крестом. Но мы ныне представляем Рай как центр первозданного мира на востоке и не придаем никакого значения наивным рассуждениям о подземных и подокеанских реках. Однако, в соответствии со святоотеческой традицией, мы видим эти реки исходящими в разные стороны света, соответственно, по его четырем сторонам, ибо четвероконечность мира, сама по себе предобразующая крест, первозданна.
В древней церковной традиции с древом Креста постоянно ассоциируется райское Древо Жизни. У того же КозьмыИндикоплова райское древо в рисунках изображается в виде креста с истекающими из него четырьмя реками. Средневековому церковному искусству хорошо известна тема «фонтана жизни», где изображается водоем, нередко именно с четырьмя потоками, увенчанный крестом. Здесь имеются ввиду четыре Евангелия, но существенно, что они представлены в виде четырех потоков, напоминающих нам о четырех первозданных реках. В Новом Завете Слово Божие, согласно Священному Писанию, есть “реки воды живой”.
Даже природа нашего падшего мира знает естественные образования, имеющие вполне четкую форму креста. Иногда природа создает удивительные нерукотворные кресты. Так, например, в минералогии известны «ставролиты» – минералы, в названии которых закреплена свойственная им природная крестообразность («ставрос» – по-гречески крест). По научной хронологии ставролиты, естественно, на миллионы лет старше человеческого рода. Они существуют в виде разрозненных и довольно случайных, отдельных естественных явлений. Также летящая птица изображает крест. Одно из созвездий южного полушария имеет ярко выраженную форму креста и носит название Южный Крест. Кресты создает и растительный мир. Например, на Соловецком острове Анзер, где в XX веке погибло огромное количество мучеников, у Голгофо-Распятского скита выросла береза, имеющая правильную крестовидную форму, образованную ее прямым стволом и основными ветвями. Какой-то отдаленный намек на Древо Жизни...
Поэтому существенно отметить, что крест непременно присутствует и в первоначальном мире, еще до введения человека в Рай, но не только в виде камня, а в первую очередь в виде воды, и имеет там всеобщее значение. И замечательно, что, при таком понимании, сокровенный крест – источник воды живой – при творении мира был изначально соединен с Древом Жизни. Вода дает жизнь. В воде изначально происходит зарождение жизни по благодатному мановению Слова Божия. Вода поддерживает жизнь всех живых существ. Сотворение четырех речных потоков, образующих крест, было благодатным запечатлением уже завершенного мироздания силою креста, вечно пребывающего во внутрибожественной жизни. Из всего это, очевидно, следует, что жизнь на всей земле была исполнена благодати. Но когда Рай был отделен от земли, вся остальная земля лишилась благодатного и святого водного источника жизни, лишилась освящения посредством райских вод, и мир утратил всеобщий зримый образ креста. К райским рекам мы еще вернемся в разделе о последствиях грехопадения.
Узрение символа креста в первозданном мире может быть свойственно, конечно, только христианскому мировосприятию и, соответственно, оно должно определять христианское понимание первоначального мира в отличие от иудейского, естественно-научного, оккультно-гностического, языческого и вообще любого другого понимания его природы.
Глубокое понимание учения святых Отцов о Рае выражает ныне забытый Д.Г. Левитский: «По вещественной стороне, рай был блаженным жилищем человека на земле; по духовной стороне, райская жизнь была состоянием особенной близости человека к Богу. В этом смысле Григорий Богослов райскую жизнь и называет небесною, в которой, по словам Дамаскина, человек наслаждался сладчайшим созерцанием Бога и питался сим созерцанием» [75:108]. В сотворенном Богом Рае не было, конечно, никакой двойственности, а было глубочайшее, непостижимое единение двух тварных начал бытия – телесного и духовного. Рай, будучи земным, имел те же два начала, что и земля, весь земной космос, – духовное и телесное, и был образом того состояния духовно-материального единства, к которому человек должен был с помощью Божией привести и всю остальную землю. Для аналогии вспомним о храме, в котором совершается богослужение – это ведь тоже место блаженного пребывания человека в земном мире, и это так потому, что в нем незримо пребывает благодать Божия.
Мир, освящаемый райской рекой под сокровенным символом креста, должен был быть так возделан человеком, чтобы из «подобного Раю» стать целиком и во всем равным Раю.
В заключение отметим, что образы горы и воды принадлежат, наряду с образом дерева к архетипам человеческого сознания, они являются изначальным, первичным описанием Вселенной, по существу для всех древнейших народов. Их вполне естественное и закономерное наличие в библейско-христианском предании о сотворении мира предполагает значимую необходимость, как нам представляется, христианской интерпретации этих общечеловеческих символов.
Уже вспоминавшийся нам русский певец мистической любви граф А.К. Толстой создал еще одно замечательное стихотворение с ярким воспоминанием об изначальной гармонии красоты и любви, утерянной в грехопадении:
Когда Глагола творческая сила
Толпы миров воззвала из ночи,
Любовь их все, как солнце, озарила
И лишь, на землю, к нам, ее светила
Нисходят порознь редкие лучи.
И порознь их отыскивая жадно,
Мы ловим отблеск вечной красоты:
Нам вестью лес о ней звучит отрадной,
О ней поток гремит струею хладной
И говорят, качаяся, цветы...
Но этот опыт познавания божественной любви у падшего человека, который лишь «порознь» «отыскивает жадно» «отблески», «редкие лучи» «вечной красоты», в падшем мире далек от совершенства:
И любим мы любовью раздробленной
..................................................
И ничего мы вместе не сольем.
(1858)