Все неразумные твари – и полевые звери, и скоты, и птицы, и морские животные, и насекомые – должны были служить человеку и во всем следовать за ним и его указаниями. В мире, описанном в Шестодневе, все было устроено, «согласовано» с человеком. Даже нынешний падший человек по возможности (и очень активно) руководит животными, в том числе и их размножением, на пользу себе. Если в природе в целом размножение видов в нашем мире происходит стихийно (хотя есть свои закономерности биологического равновесия, роста популяций и т.д.), то размножение одомашенных животных и даже некоторых нужных нам диких мы стремимся поставить под собственный контроль и строго направленное развитие. Но если ныне человек осуществляет это свое право и возможности на руководство и распоряжение жизнью животных с огромными усилиями, и не всегда удачно (как и во всех других своих предприятиях) то в первозданном мире от него, по сути, не требовалось для этого никаких усилий. Если у нас домашних животных немного, то у Адама и Евы все живые существа были «домашними».
Есть немаловажный вопрос о доисторических животных (иногда в быту он формулируется как «вопрос о динозаврах»). Как увязать палеонтологические открытия с библейским сказанием? Писание упоминает о левиафане (3 Ездра), которого можно считать неким образом доисторических животных. Мы должны рассуждать об этих существах в направлении библейского сказания о всеобщем травоядном мире, о земном Рае и о всеобщей любви. Как мы уже говорили, в духе Священного Писания следует принимать, что и все эти динозавры, ящеры, саблезубые тигры, мастодонты и прочие гиганты и чудовища были созданы как добрые, благие существа, их необычайные размеры и мощь показывают только то, что они должны были стать могучими помощниками человека в преображении земли… Но произошло грехопадение. По нашему мнению, следует в понимании этого вопроса иметь в виду, с одной стороны, что вообще животные, являясь частью природы, воплощают собой не что иное, как стихийную силу создавшей их природы. И человек с самого начала призван приручить, обуздать эту силу, как и другие стихийные силы. Для современного человека это совсем не просто. Причем, если он продвигается в технике в противостоянии с некоторыми природными явлениями – например, строит плотины против наводнений, самолеты и ракеты для преодоления колоссальных пространств и т.д. – то в деле одомашивания животных он, похоже, никак не продвинулся за много тысяч лет: нам помогают все те лошади, собаки, слоны… С другой стороны, характер человеческого творчества в Раю должен был быть, очевидно, существенно иным, чем то, как творчество сложилось после грехопадения. Как мы уже отмечали, творчество началось в Раю, причем его первым актом было именование животных, а второе действие связано с грехопадением: это была попытка сшить одежды из листьев смоковницы. Показательно, что именно именование животных было началом сотрудничества с Богом. В дальнейшем это сотрудничество могло также продолжаться совместно с животными. Можно полагать, что творчество могло бы развиваться, при наличии у животных бесконечно разнообразных «специальностей» и, в условиях первозданного бытия, с таким же непосредственным соучастием Творца мира, как это показано в акте именования (напомним: Господь пожелал «видеть» наименование животных). Господу было бы также угодно видеть, как человек с теми же животными благоустраивает мир и доводит его до состояния Рая, куда животныне были предварительно приведены и, так сказать, «ознакомлены» с тем бытием, которое и им предстояло получить в ходе преображения мироздания.
И вот здесь образы гигантских, поистине фантастических животных получают иной смысл. В них видны непостижимые силы, которую первозданный человек должен был направить на поистине мирные и богоугодные цели совершенствования мироздания. При взгляде на эти существа возникает предположение, что при Божием благословении эти и многие другие существа могли бы трудиться значительно совершеннее современной техники. Это была сосредоточенная сила земли, подчиненная человеку. Причем она имела особый духовный смысл, нам ныне неизвестный. Ведь земля готовилась преобразиться в Рай. Эти животные не были безобразными, как и многие современные хищники в райском бытии должны были иметь какой-то иной вид, лишенный устрашающих признаков. Катастрофа грехопадения перевернула благоустроенное первозданное бытие. Стихийные силы приобрели обратный знак, и страшные образы доисторических хищников и чудовищ это наглядно этпоказывают.
В отношении количества сотворенных сущностей, помимо людей, Священное Писание знает только две нормы: единичность и неопределенная множественность. В Священном Писании говорится, что сотворены свет, небо и земля, море, солнце, луна в единичном числе; зелень травная и древесная, звезды, рыбы, птицы, пресмыкающиеся, животные – все в неопределенном, конечно, количестве, только как основные виды существ. В таком же неопределенном количестве животные приходят к Адаму, чтобы получить имена. Как мы видели, вся святоотеческая традиция считает, что их было «много», но, конечно, тоже в неопределенном числе. Люди составляют исключение: они сотворены во вполне определенном числе – двух личностей. Была одна пара, образовавшая семью, - здесь все изложено для всеобщего ясного понимания.
А об умножении или любом изменении прочих живых существ Библия нам ничего не говорит. Но поскольку нас занимает соотношение текста книги Бытия с современными знаниями о мире, в котором ныне все исчислено, и исчислениям придается важнейшее значение, возможен и возникает вопрос о том, как соотносится мир живых существ до грехопадения с тем же миром после грехопадения в плане и качественного, и количественного изменения. Что мир животных находится в целом в зависимости от духовно-нравственного состояния человечества, это для нас очевидно. Животным предложено размножаться; но больше ничего не сказано. Но как, когда и от какого уровня начал численно расти, плодиться и развиваться весь животный и вообще одушевленный мир?
Нет нужды много говорить о значении заповеди размножения. Это наиболее фундаментальный закон земного бытия живых существ вообще. Способы размножения могли быть даны разные, но закон – общий (в данном случае, речь может идти именно о законе природы, установленном Богом).
Решать этот вопрос можно только умозрительно. Нам представляется, что при любом вопросе о жизни неразумных одушевленных существ, мы должны, прежде всего, исходить из того, что, согласно традиционному учению Церкви, эти живые существа, в отличие от человека, по их природе не имеют вечной души.
В этой связи интересен вопрос о страдании и смерти животных и вообще всех неразумных одушевленных существ. Здесь встает и вопрос о хищниках.
Некоторые древние учители Церкви допускают, что в первозданном мире уже могла существовать смерть среди неразумных существ. Свт. Мефодий Патарский обращает внимание, что человек получил бессмертие потому, что был сотворен непосредственно Самим Богом, Который бессмертен и потому Его образ и подобие также бессмертен: «Поэтому-то Бог Сам произвел человека, а прочие роды животных повелел произвести воздуху, земле и воде … Прочим животным дано жить от воздушного одушевления, а человеку – от самой бессмертной и отличной сущности … тем даны различные виды и формы естества, какие по повелению Божию породжила грубая и видимая природа; этому – нечто боговидное и богоподобное …» 210-211. У свт. Мефодия усматривается мысль о том, что многообразие живых существ на Земле связано с их происхождением от различных стихий и их смешения, в отлитчие от человека, в котором земная природа одушевлена непосредственным дыханием Божиим. Жизнь животных ограничена, отмечает свт. Мефодий, «воздушным одушевлением», что сразу отделяет его от человека, которому при творении дано бессмертие.
По словам святителя Григория Нисского, первоначально «возможность умирать <...> была отличием естества бессловесного». Отметим, что свт. Григорий Нисский говорит не о неизбежности смерти бессловесных, а лишь о возможности их смерти до грехопадения. Блаженный Августин в своем толковании подразумевает, очевидно, преемство рода. Изъясняя выражение о сотворении растений и живых существ по роду, он делает важное замечание, что «по роду» будет то, в чем мыслится и сила семян и подобие преемников предшественникам, так что ничто не сотворено таким образом, чтобы существовало за один раз или как имеющее продолжаться, или как имеющее исчезнуть, не оставив после себя потомства» [4:218]. Отсюда, очевидно, следует, что существа, созданные «по роду», с момента создания были предназначены оставаться не сами по себе, а в потомстве. Такое суждение блж. Августина о животных представляется вполне допустимым. Если трава была дана в пищу, то уже поэтому растительность не была вечной; но и животные, возможно, не являются вечными по замыслу творения. В древности, кстати, нередко предполагалось существование промежуточных форм между растениями и животными. Можно признать, как нам представляется, что нет необходимости в вечной жизни для животных в материальном мире, поскольку в них нет вечной души, нет сопоставимого с человеком разума, – так же, как нет необходимости в вечной жизни для травы. Но о человеке не сказано, что он сотворен по роду, поэтому «способ преемства» мог быть иным. Некоторые считают, что раз Господь предупреждал Адама о смерти, то, следовательно, Адам уже знал, что она существует, хотя блж. Августин так не думает.
Размышляя о возможно допустимой смертности животных и друих живых существ в первозданном мире, мы полагаем, что вернее в этом случае говорить об их конечности. Нельзя не увидеть и здесь действия Божественной премудрости, проникавшей все первозданное бытие. Вся первозданная тварь софийна. Это было выражено в том, что она пребывала в непостижимом взаимном единении, полном гармонии; в этом единении и в бесстрастии неразумная тварь, свободная от страха и страдания, была призвана к исполнению полноты своего предназначения, как части некоего природного цикла. Именно там, в становлении первозданного совершенства, неразумная конечная тварь в своей блаженной конечности могла исполнять предназначенное ей служение, бесстрастно сливаясь воедино со всем тварным бытием, непрестанно славословящем Бога. По сути, конечность неразумной твари не противоречит любой концепции времени шестидневного бытия, именно в силу уже упомянутой бесстрастности перехода из одного состояния в другое для этой твари. Поэтому здесь нет противоречия с понятием вечного времени.
Общая заповедь плодитесь и размножайтесь выражала волю Божию для послушного и, в отличие от человека, не имеющего собственной воли мира природных существ. Сколько же поколений живых существ родилось и умерло за два дня их существования? Ведь с «научных позиций» следует предполагать, что это были животные, во всем подобные современным или «доисторическим» животным, жизнь которых часто сопоставима с жизнью человеческой или даже значительно длиннее, чем она. Кажется, вряд ли стоит думать, что Господь специально, отдельными творениями, воспроизводил новые поколения живых существ на место умерших... Все же это существа бессловесные и неразумные. И животные не сопротивлялись Творцу, а лишь радостно существовали в соответствии со своей скотской природой. И всякое дыхание хвалило Господа, причем все животные, как мы все время помним, вкушали траву. Но если есть и может приниматься святоотеческое суждение (хотя бы и частное) об их умирании, значит, было и воспроизводство. Иначе они бы вымирали. Однако если смерть может наступить мгновенно, то рождение, по природному порядку, требует времени.
Итак, если принимать дни творения за обычные современные сутки и принять, что уже в первые два дня существования живых существ они умирали, то, очевидно, это происходило, едва они появлялись на свет.
Но понятие о смерти столь скорой и, очевидно, непрерывной, как-то не согласуется с нашими представлениями о мире, хотя бы относительно идеальном и разумно устроенном. И к тому же, если признать, что в первозданном мире животные умирали, то следует признать также, что они там рождались: иначе тотчас после сотворения происходило бы их вымирание. Вообще, чтобы умереть, сначала нужно появиться на свет. Но сколько было животных, каких видов и как они существовали, – Священное Писание нам ничего об этом не сообщает, как неважное (если подобные вопросы возникают, то лишь потому, что в современном мире при упадке веры мы ищем, по возможности, наиболее конкретных и рациональных объяснений священных текстов книги Бытия). Не значит ли это, что два дня жизни живых существ в первозданном мире, никак не могут быть равными обычным солнечным суткам падшего мира? Все же святые Отцы, которые говорили о соответствии первозданных суток двадцати четырем часам, они же утверждали и мгновенность всякого творения. А в таком случае весь порядок бытия совсем иной, чем при постепенном, в нашем эмпираческом времени, развитии. Не свидетельствует ли в таком случае жизнь первозданных животных о том, что время первомира текло совершенно по-иному, чем наше смертное время, и длительность каждого дня следует понимать, как обозначение непостижимых для нас цепочек мгновенных, но сразу обретающих постоянство и подобных вечности действий, событий, творений. В первозданном мире, к тому же, все животные, очевидно, служили человеку: дав им имена, человек смог управлять ими, как мы говорили ранее (см. «Наречение имен»).
Если признать мнение, что в первозданном мире уже предполагалась смерть животных, то, согласно этому взгляду, предупреждение о смерти, данное Богом человеку, и означало, что в случае нарушения заповеди человек станет подобен животным.
Однако если предположить иное, а именно, что в этом весьма хорошем мире еще не было воспроизводства тварей, то следует считать, что все же не было и их смерти в первозданном мире – иначе они могли бы сразу вымереть... Тем не менее, мы считаем допустимым учение о возможности смерти животных в первозданном мире. Нас это нисколько не может смутить: ведь мы считаем, что первозданные «сутки» были совсем иными, они не подчинялись обыденным представлениям о времени современного человека. Ведь очевидно, что в благодатной жизни и смерть должна была быть благодатной. В такой теории животные рождались установленным для них своим «скотским» путем, но безболезненно и в общей бесконечно-положительной и радостно-просветленной динамике и умирали также безболезненно и бесстрастно, о чем мы уже говорили ранее.
Даже и в далекой от религиозного уклада жизни известно множество примеров такой преданности животного хозяину, когда животное не может пережить смерть человека. Если принять предположение о смерти животных в условиях первозданного мира, то жизнь одушевленных существ заканчивалась, если признать их смертность, сама собой по исполнении их служения человеку, которое было настолько разнообразно, насколько были разнообразны способности любых существ в первозданном мире.
Появление новых поколений живой твари при их умирании в течение Пятого и Шестого дней было бы сменой поколений и потому, по нашему мнению, внесением нового критерия времени, что противоречит единогласному мнению святых Отцов об однородности времени всех дней в первозданном мире.
Но, тем не менее, приведенные суждения святых отцов еще не означают, что в первозданном мире уже была смерть животных: они говорят только о возможности их смерти, которая могла бы быть даже при бессмертии человека, но могла бы и не быть. Существует и другое, более определенное святоотеческое мнение. Прп. Григорий Синаит выражает это другое мнение, когда говорит, что «вся тварь, скоропреходящая ныне, первоначально не была подвержена тлению. Впоследствии же, обреченная на тление, она подчинилась суете, как говорит Писание, не добровольно, а против желания» [88:9]. Эти слова соответствуют известному утверждению, по которому до грехопадения вся природа, а следовательно, и все одушевленные твари, находилась «между тлением и нетлением», а также указывают, что обреченность твари тлению последовала после и вследствие грехопадения. Отметим, что прп. Григорий Синаит здесь опирается на значимые для нас слова св. апостола Павла (Рим. 8:18–22), на которых мы остановимся позднее.
Первенство в размножении есть преимущество, поскольку обеспечивает продление рода лучше, чем у отставших в размножении. Хорошо известно, что в природе те виды, которые размножаются быстрее и лучше, вытесняют тех, кто размножается медленнее. Для некоторых существ плодовитость вообще есть способ выживания. В благоразумные времена люди стремились иметь больше детей, поскольку многочадие лучше обеспечивало жизнь и благополучие рода. Размножение есть следствие брачного соединения. Но уже то, что в существующем мире у птиц, животных и прочих существ брачные отношения имеют в основном сезонный или иной периодический характер, говорит об их зависимости в вопросе размножения от состояния природы: зимой природа «умирает», весной она возрождается, оживает; птицы вьют гнезда, просыпаются насекомые и т.д. Если общее состояние природы до грехопадения было иным, чем сейчас, как мы полагаем, то и вопрос о возможном размножении неразумной твари в первозданном мире остается неясным, поскольку на земле, подобной Раю, свободной от страданий, трудно предполагать наличие полярностей жара и холода, как «периодов» смены сезонов – особенно «умирания» природы зимой (вернее, мы должны полагать, что там все было или могло быть, но как-то иначе – «в другой тональности»).
«Стихийное» (по законам природы) размножение есть начало развития; но на внутривидовое развитие нет никаких указаний и даже намеков ни в тексте Шестоднева, ни в других библейских текстах, посвященных миротворению. Если животные «преступили» вследствие преступления человека, как говорит свт. Феофил, то, можно полагать, и исполнили заповедь, общую для них и человека, вслед за человеком. И если мы можем полагать, что при равноангельном бытии способ размножения человечества был бы какой-то иной, – неведомый, но совершенный; то и для служебных существ вокруг людей при единой для всех заповеди размножения, оно должно было бы быть соответственным их бесстрастному, «травному» бытию.
Если животные в их известном нам состоянии есть образы наших страстей, (об этом см. ниже в разделе «Разделение животных на хищников и травоядных») то есть нашей падшести, то это имеет значение для понимания данной Господом заповеди о первозданных животных и об их размножении. Мы понимаем библейский текст вполне традиционно: по слову Божию земля и вода мгновенно произвели неопределенное множество одушевленных существ «по роду их», то есть парами, но затем они уже должны размножаться сами, согласно обращенной к ним заповеди Божией. Хотя она впервые дана неразумной твари в Пятый день, а затем повторена для людей и высших животных в Шестой день, она звучит одинаково: плодитесь и размножайтесь... Жизнь животных состоит в питании и размножении, в соответствии с этой единственной данной им заповедью. Неразумные твари в Раю подходили к человеку «по роду», что понимается некоторыми авторами, как указание на их парность. Но никаких прямых указаний на размножение животных в первозданном мире Библия не содержит, – ничего не сказано об исполнении заповеди размножения непосредственно, сразу же по их сотворении в первозданном мире. Это лишь умозаключение, основанное на общих представлениях о естественной необходимости продолжения рода. Согласно Библии, человек получил эту же заповедь, но ее осуществление произошло не в Шестой день, не сразу после сотворения, а позднее, уже после грехопадения. Но следует иметь в виду то известное всем положение, согласно которого вообще животные размножаются в строгом соответствии с природной цикличностью, в отличие от человека они не свободны в этом отношении. Имели ли место эти периоды в Пятый и Шестой дни травоядного мира Шестоднева?
Мы ранее отметили, что питание и размножение тесно связаны друг с другом. Речь идет о предполагаемом размножении не современных (включая доисторических) животных, а первозданных – бесстрастных. И хотя в них уже был создан их собственный, «скотский» способ размножения, но есть основания полагать, что мир неразумных тварей «не успел» осуществить эту заповедь – именно потому, что весь многообразный одушевленный мир тварей, имея единую с человеком заповедь размножения, следовал за человеком, смотрел на человека. Животные были созданы раньше человека, но не ради самих себя, а ради человека. Птицы, пресмыкающиеся и рыбы созданы ранее человека, но также ради него, и характерно, что заповедь о питании им дана вместе с животными. Очевидно, в земном мире кто не питается, тот и не размножается. Поэтому сообщение о даровании им всем исключительно растительного питания и только уже после сотворения человека имеет немалую важность для понимания первоначального соотношения человека и животных. Человеку было дано преимущество в питании, и это, по нашему мнению, указывает на то, что мир неразумных одушевленных тварей должен был жить и развиваться вслед за человеком, он ни в чем не мог превзойти человека.
Если бы до грехопадения осуществилось умножение «ангелоподобного» человеческого рода по свт. Григорию Нисскому, неведомым нам образом, это имело бы значение для всего тварного мира, в том числе и в таком первостепенном вопросе, как размножение прочих одушевленных тварей. Имея ввиду царственное положение человека в мироздании, как в чертоге (по свв. Иоанну Златоусту, Григорию Нисскому и др.), рождение еще одного, нового, уже третьего человека, еще одной иконы Божией – образа и подобия Божия – было бы праздником, ожидаемым всей Вселенной (мы уверены, что такими праздниками Вселенной были бы вообще рождения всех людей). Поэтому, как нам представляется, можно считать, что при изначальной зависимости животных от человека еще не было и размножения животных, ибо оно могло находиться в зависимости от высшего существа – образа и подобия Божия, повелителя твари – человека. По нашему мнению, правильнее всего принять, что никакого размножения ни животных, ни птиц, ни прочих существ в первозданном мире еще не было, потому что не было размножения главы этого мира – человека.
Позволим себе провести еще одну аналогию с человеком. Потомство у первых людей появилось только после того, как Адам нарек свою жену именем, обозначающим, что она – мать всех живущих (Быт. 3:20). Заповедь плодитесь и размножайтесь, осуществлена людьми только после грехопадения и именования жены. Именование всех тварей осуществлено в Шестой день. Очевидно, в отношении животного мира должен осуществляться тот же порядок: сначала имя, означающее сущностный смысл данной твари, потом – питание и, наконец, потомство, в котором продолжает жить этот сущностный смысл. Твари, однако, наименованы ранее, чем жена, потому что ее еще не было. Но при этом умножение животных - вкушающих исключительно траву - должно было бы соответствовать умножению и запросам людей, потому что неразумные твари были созданы для услужения человеку. Так, нам представляется, начиналась на Земле первозданная жизнь. Это мнение основано на суждениях святых Отцов. Так, блж. ФеодоритКирский считает, что «Бог <...> бессловесных животных произвел по паре, почему не без причины и дал им благословение чтобы по данному им плодородию одни наполняли моря, озера и реки, другие – воздух, иные же – землю» [311:22]. И, оставив в стороне наукообразие «согласований», навеянное эволюционными гипотезами, можно принять, что одному поколению людей в первичном мире соответствовало также одно поколение неразумной твари, именно, каковое Господь и привел в Рай к Адаму, когда еще не было даже Евы – причем приводил их парами, как отмечает св. Ефрем Сирин. И поэтому вполне возможно считать, что только после наречения имен у животных должно было появиться потомство. Ведь посещение животными Рая и их именование есть нечто исключительное, имеющее значение для всех животных и птиц всех времен. Это было как бы некоторым, еще одним благословением животного мира для их будущего существования, для осуществления данной Богом заповеди плодитесь и размножайтесь в совершенном мире, который должен был приобрести устойчивость решением Адама, или в несовершенном мире, как это произошло. Наречение имен животным можно рассматривать как указание на то, что животные только что возникли, «родились», были как младенцы с еще неопределившимся путем. Появление же «безымянных» живых существ не предусмотрено. Этот вопрос – о первом поколении неразумных существ – для нас имеет весьма существенное значение в плане понимания дальнейшего существования мироздания после грехопадения.
Таким образом, выполнение заповеди плодитесь и размножайтесь для животных первомира стояло в зависимости от двух условий: питания и именования, полученных в Шестой день, после появления человека.
Вся суть, по нашему мнению, в том, что первозданный, метаисторический мир характеризуется неустойчивостью, неокончательностью в целом своего способа бытия, находившегося в зависимости от решения человека. И это ожидание тварью решения ее поставленного Богом хозяина – Адама – сказывалось буквально на всем, и в главных вопросах, и во второстепенных. С одной стороны, ликование твари, прославляющей Творца, с другой стороны – неопределенность «между тлением и нетлением». Это, несомненно, касается и вопроса о размножении твари. Когда мы читаем, что Ной взял в ковчег всех существ по одной паре, нас, верующих людей, это не смущает. Тем более естественно предположить, что лишь по одной паре – по роду – были сотворены твари до грехопадения. Итак, первозданный мир для всей твари был миром первого поколения.
Характерно, что в византийских мозаиках Монреале 12 века и мозаиках Сан Марко в Венеции 13-14 века сотворение животных и их пришествие в Рай к человеку для получения имен представлено в виде единичных или парных существ без потомства. В этих великих художественных циклах средневековья отобразилось, как очевидно, общепринятое учение православной Церкви.