Рассматривая бытие первозданного человека со стороны разумности, вложенной в него при творении, возможно принять, на наш взгляд, что прежде грехопадения первозданный человек уже прошел несколько ступеней развития, подобно тому, как и в нашем греховном обществе развивается каждый человек, рожденный в мир. «Понятно, что первобытное состояние первых людей было состоянием духовного младенчества и духовной простоты, соединенных с нравственной чистотой. Но оно имело все данные к быстрому и гармоническому развитию и возрастанию всех их сил, направленному к нравственному уподоблению Богу и к теснейшему с Ним соединению», - считает прот. М. Помазанский[258:90]. Конечно, это не было физическое развитие в обычном смысле слова – первозданный человек в таком развитии не нуждался, поскольку еще пребывал в метаисторической действительности – но для нас представляется несомненным, что он уже тогда прошел несколько стадий познания, потому что именно способность к познанию есть одно из основных свойств человеческой личности. Человек изначально, по природе, то есть с момента сотворения, есть познающий субъект. Человек, существо разумное, рождается и тотчас, с первых моментов жизни, начинает познавать существующий вне и вокруг него духовный и физический мир. Все мы – потомки Адама и Евы, и одна из наших задач состоит в том, чтобы понять то общее, что соединяет нас с нашими прародителями. К числу таких общностей относится разумность – способность и стремление к познанию. «Высоко было совершенство ума Адамова; однако ж, это совершенство было не более, как младенческое состояние, в сравнении с тем величием, до которого он мог бы достигнуть. И Адаму предлежал путь развития, но путь легкий, быстрый, светлый, без тех скорбей и трудов, с которыми пролагают себе и разрабатывают путь знания его потомки», - утверждали прот. Ф. Голубинский и проф.Левитский [75:98–99].

И отсюда мы решаемся приложить некоторые весьма обыкновенные человеческие понятия к райскому бытию первозданных людей. Богообщение, ради которого был создан человек, превосходит всякое познание, но оно не исключает познания. Первозданный человек был поставлен в определенное отношение к окружающему миру, и это предполагает непременное и изначальное его познание, как необходимую заданность.

Какие же стадии познания прошел первозданный человек? Думаем, Священное Писание дает нам на этот вопрос достаточно определенные ответы. Это, прежде всего познание того мира, в котором он был создан своим Отцом Небесным – это, прежде всего, мир земли, из которой он был сотворен.

Вот, он, наш изначальный предок, «новый ангел», сотворен. Совершилось таинственнейшее событие вдуновения в лице его дыхания жизни, и стал человек душею живою (Быт. 2:7). Впервые человек – образ и подобие Божие – ощутил неизъяснимую радость бытия, – и непостижимо увидел свой Первообраз, Бога Триединого, вдохнувшего в него душу, и Отчее Сияние, Саму Премудрость Божию, Которая каждый день веселилась пред Отцем Своим; и пребывала во всем творении, и в нем самом – только что сотворенном человеке. Если, по словам В.Н. Лосского, человек есть принцип творения, и если софийность есть закон первозданного мира, то чудо сотворения человека, может быть, состоит и в том, что человек, как полнота отображения божественной Премудрости, которая была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его... (Притч. 8:30), сотворен как сама воплощенная радость. Увидел Бога своим чистым младенческим взором именно потому, что это – его Отец (здесь не в смысле первого Лица Пресвятой Троицы, а в смысле Бога-Творца). Непостижимый свет этой первой встречи мы не можем понять ни в какой самой малейшей степени, поскольку это была иная, внеэмпирическая действительность и невыразимая радость...

Печать радости была на всем творении на всех дарованиях в человеке, как первозданном отце мира, который сотворен был один и получил силу владычествовать над всем (Прем. 10:1–2), был осуществлен, как мы видели, «принцип Мудрости». Сила владычествовать предполагает знание об обладаемом, во всем многообразии перечисленных Самим Господом тварей (Быт. 1:28). Как говорит свт. Афанасий Александрийский, «тело имеет у себя глаза, чтобы взирать на тварь и из примечаемого в ней всестройного порядка познавать Создателя» [28:10].

И сотворенный человек глазами своими увидел весь мир, весьма хороший, подобный Раю и сотворенный для него и для познания Создателя. Он увидел утренние звезды, ликовавшие от радости, и рыб морских, и птиц небесных, и всяких животных и пресмыкающихся (Быт. 1:28) – и всем своим первозданным существом ощутил полноту радости богодарованного бытия. Бытие – это радость. Радость соединена с любовью и познанием. В основе лежит любовь, соединенная с радостью познавания. Это были первые шаги познания сотворенного человека. Человек был призван к непрестанному и бесконечному возрастанию в радости, в познании и в любви. Конечно, Адам приобрел это и последующее познание в совершенно иной действительности, чем наша действительность, это очевидно уже потому, что это было самое начало начал человеческого бытия. Совершенно иным, несомненно, было у человека и время познавания мира в непосредственном присутствии Божием и в свете Божием. И с каждым новым действием возрастала в нем и во всем бытии – радость бытия. По удачному высказыванию П. Малкова, «материальное творение стало подлинным подарком, даром Божественной любви Создателя ко дню рождения первого человека – только что вступившего в свой мир Адама. Было оно и его первым «учебным пособием», помогая ему мужать и взрослеть» [214а:173].

Премудрость любит учение. В книге Премудрости Соломон говорит об открытом ему познании, которое можно принять как образ возрастания и самого Адама – в познании всех вещей мира: Сам Он даровал мне неложное познание существующего, чтобы познать устройство мира и действие стихий, начало, конец и середину времен, смены поворотов и перемены времен, круги годов и положение звезд, природу животных и свойства зверей, стремлений ветров и мысли людей, различия растений и силы корней. Познал я все, и сокровенное и явное, ибо научила меня Премудрость, художница всего (Прем. 7:17–21).

Затем Господь помещает его в Рай – более высокое природное бытие, которое познает первочеловек, и в том числе получает знание о двух таинственных деревах, определяющих тайну бытия, и пока еще недоступных. Как Господь поместил человека в Рай? Он поместил его в Эдеме (Быт. 2:8), взял его и поселил там (Быт. 2:15). Взял и поселил сказано уже после произращения Рая и исхождения рек (Быт. 2:9–14). Не случайно Священное Писание трижды говорит об этом, употребляя разные слова.

За этими словами: взял, поселил, поместил кроется непостижимая для нас тайна любви Божией к сотворенному человеку, Его как бы родительская забота, – но также тайна первозданной природы человека и его отношений с Отцом Небесным – ведь Бог «переместил» человека в Эдем не как бездушный предмет, не принудительно, а как Свой образ и подобие, как Свою икону в алтарь первозданного храма, и, несомненно, с согласия самого человека – мы ведь знаем, что Бог изначально дал свободу человеку и все, что происходит с ним, совершается только с его согласия. Когда отец ведет маленького сына в прекрасный сад, все же и от младенца ожидается согласие, послушание отцу. Помещение в Рай – окончание «младенчества» для Адама. Помещение в Рай было началом восхождения человека, как свободной личности, ко все более совершенному бытию и познанию. Человек был помещен в Рай делати его и хранити для того, говорит святитель Иоанн Златоуст, «чтобы человек от чрезмерного покоя не развратился». «Жизнь райская доставляла человеку полное наслаждение, сообщая и удовольствие от созерцания, и приятность от вкушения <...> Бог хотел, чтобы человек имел хотя малое и умеренное попечение о хранении и возделывании его» [139:111]. То есть, человек должен был вести некую разумную деятельность по окончательному усовершенствованию мироздания, как помощник Бога. Он был обязан трудиться приятным трудом, а всякий труд есть познание того, над чем трудится человек. Вспомним, что при этом человек имел, согласно прп. Никите Стифату, «вольноменяющееся» тело.

Человек видит новую для него удивительную красоту Эдема, намного превосходящую известную ему природу всей остальной земли, хотя и она была подобной Раю. После сего он, как бы, обходит Рай и узнает все растения Эдема. От них можно вкушать. Тут и прямой, и переносный смысл: безусловно, это познание. Это непостижимое для падшего человека целостное познание глубинной сущности вещей. Но он теперь узнает и о границах познания: есть нечто, что ему пока еще рано знать. Он узнает и то, что в жизни существует опасность: преждевременное познание грозит смертью. Он узнает о существовании зла.

После познания неодушевленной природы и растительного мира земли и Рая, человек в Раю продолжает познавать: теперь это сущности одушевленных существ – нарекает имена животным и птицам. Этих животных и птиц он уже, вероятно, видел на просторах земли до помещения в Рай, но еще не был готов к познаванию их. Примечательно, что способность к познанию животного мира через наречение имен раскрылась по изволению Божию, только после узнавания Рая и его растительной природы. Следовательно, познание животного мира, обозначенное через наречение имен, это более высокая ступень познания: животные имеют душу живу. Заметим, что эта очередность познания Адамом земной природы соответствует, на определенном уровне, порядку ее сотворения: сначала была сотворена растительность – и Адам познает мир растительности в его лучших, совершеннейших образцах райских деревьев, трав и кустарников; птицы и животные сотворены после растительности – и они приведены для познавания их через наречение имен после познавания растений. Как справедливо замечает прот. Николай Иванов, «это очень похоже на то, как любящий отец учит сына познавать мир» [117:194].

И, наконец, следующая, еще более высокая ступень познания – он познает бытие равного себе, другого; будучи человеком, познает в другом – в жене – бытие человека и открывает через это, что такое есть он сам, открывает в жене удивительную тайну о самом себе, свою собственную природу (кость от костей моих, плоть от плоти моей) познает и само человеческое общение, общение равных, а это уже человеческое сообщество. Все это – непрерывное и сплошное возрастание радости. После появления жены он узнает заповедь о размножении человеческого рода: вместе с женой он слышит слова Божии: Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями,] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею,] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле (Быт. 1:28). Он узнает о браке, как одной из тайн человека и приготовлен к тому, что человек призван существовать не один, но во множестве равных богоподобных личностей. Он понял, что призван владычествовать над миром. И ему открыто всерадостное знание, что призван к бесконечному совершенству в богоподобии.

Таким образом, выстраивается следующая лестница из четырех ступеней познания: первозданная природа мироздания; земля – растительность и его высшая природа (земной Рай) – живые неразумные существа (животные и птицы) – человек. Школа познания у первозданного человека идет, как и у всех его потомков, от низшего, от более простого – к высшему и при этом в порядке возникновения этих существ.

Но весьма примечательно, что ни слова не говорится о столь важном и для древнего, и для современного человека познании космических тел – солнца, луны и звезд. Хотя функции светил указаны весьма подробно – как мы помним, они установлены для управления днем и для управления ночью и в том числе для знамений, но Господь не предлагает Адаму ни смотреть на них, ни называть, ни каким-либо иным путем приближаться к их познанию. Познается именно Земля и вышедшие из нее творения. Кроме Земли, райскому познанию подлежат исключительно живые существа. Этим, очевидно, подчеркивается центричность Земли в первозданном космосе. И к тому же, можно полагать, что пребывание в Раю, где Адам непосредственно общался с Господом, делало ненужным познание служебных небесных сфер над остальной Землей. Зачем солнечный свет там, где пребывает Господь, где произрастает Древо Жизни. Ведь Солнце и другие светила выступают в Шестодневе всего лишь в служебной функции.

Высшим творением в первозданном мире был сам человек. Поэтому можно полагать, что познание своего собственного человеческого бытия, как высшего в первозданном мире, было некоторой границей, за которой могло следовать только некое новое, существенно иное познание. Ибо, как все мы убеждены, нет предела познанию.

Это новое, иное познание должно было открыть человеку природу высшую, по сравнению со всем материальным космосом и даже человеческой природой, по крайне мере с ее телесной стороны. Мы все время помним, что и человеческая природа, и весь первозданный космос были пронизаны ныне утраченной духовностью, но тем не менее, это низшая, материальная природа. Человеку предстояло приблизиться к познанию тайн, символически выраженных в наименованиях двух особых райских древ. И здесь его и должно было постигнуть необходимое испытание.

Почему оно с неизбежностью должно было произойти? Потому что в мире, высшем, чем всякая человеческая природа, существуют иные законы; там пребывают ангелы, там бесконечное множество духовных сущностей, сотворенных Богом, там небесная иерархия, бесконечно приближающая к Богу. К этому познанию можно было прикоснуться только свободным согласием на всецелое исполнение Божественной воли. И там же, в своей области, пребывает завистливый дух, свергнутый с неба и ненавидящий все Божие творение. Он не хотел, чтобы человек возвысился к этому все более высокому и блаженному познанию и все более полному приобщению образа к своему Первообразу.

Как мореходы, выходя из гавани в открытое море должны быть готовы к смертельно опасным бурям и подводным скалам, так и человек, возвышающийся к духовному миру, должен быть готов к неведомым еще ему испытаниям, подобным мытарствам, которые проходит душа после смерти. Мытарств еще не было, поскольку не было еще смерти, но испытание должно было быть, только в другой форме. И Господь готовил человека к этому испытанию через предупреждение о смерти.

Заметим, что об ангелах в Шестодневе ничего не говорится, – по нашему мнению, хотя бы потому, что первые люди еще не поднялись до познания ангельского мира (они, конечно, знали Бога, как своего Отца, но это не значит, что им было открыто бытие ангельского мира Познание, как мы видели, было постепенным, хотя и вне эмпирического времени).

Все четыре предшествующие ступени познания были необходимыми и всеохватывающими, но еще «ученическими», еще «школьными» познаваниями, по существу, соответствующими, – условно, конечно, говоря, – некоторой «подростковости» познающего ученика. Познание, следующее за «школьным» периодом, предполагает определенные зрелость, ответственность, рассудительность. Всем известно, что подросток еще не может полностью отвечать за свои поступки: эту ответственность разделяют вместе с ним родители и воспитатели. Если школьное образование определяют родители (вообще, «старшие»), то выбор последующего образования всегда есть, по сути, выбор жизненного пути, и этот выбор лежит на собственной ответственности вступающего в жизнь молодого человека. В текущей жизни человеческого рода так происходит всегда, когда у человека есть путь познания. При этом очень часто человек в своем выборе жизненного пути познания (образования) сталкивается с соблазнами, искушениями, совершает ошибки и т.д. Допустим, в некоторой достаточно культурной семье родители хотят, чтобы их дочь, закончив школу, стала серьезным специалистом с высшим образованием; а некие подруги уверяют ее, что лучше всего быть фотомоделью. Что ж, и этот плод красив и тоже дает какое-то знание... Что же удивительного, если впервые эта общечеловеческая проблема – свободный выбор пути и выбор познания – должна была возникнуть у наших прародителей. Конечно, их ответственность была бесконечно выше нашей ответственности, поскольку лежала в области абсолютного знания и последствия распространялись на все их потомство и на весь материальный мир. И кроме того, они были подготовлены к правильному выбору не только всем своим предшествующим познанием, но и специальным предупреждением Отца Небесного.

Выбор пути и знаний для всякого повзрослевшего молодого человека теснейше связан с формированием личности, совпадающим с переходом от подросткового периода к юности. Личность каждый раз творится Богом, но сформировывается, «корректируется» самим человеком. Но, тем не менее, хорошо известно, что основы личности заложены в человеке значительно раньше его появления на свет – в образе жизни его родителей и многих поколений его предков. Выбор между противоположными предложениями по сути как правило сулит противоположные пути развития личности. На этих основах человек формирует окончательно сам себя для своей будущей жизни. Человек оценивает свою самостоятельность, «включает» окончательно сформировавшиеся разум и волю, определяет сферу своих интересов и целей. Кардинальнейшее значение решения наших прародителей состояло в том, что от них зависело, как впервые и в каком направлении окончательно сформируется в своей основной природе человеческая личность как таковая, творимая Богом человеческая личность, направление пути развития и сформировывания которой им предстояло передать всему человеческому роду.

И при переходе от «раннего» к «зрелому» периоду своего бытия, у прародителей определились две возможности окончательного сложения личности. Одна из возможностей описана в Священном Писании и раскрыта в святоотеческой традиции, согласно которой личность человека, как образа и подобия Божия, все более совершенствуется и раскрывается в его бесконечном приближении к Богу. К этому пути и был изначально призван человек, он был открыт для прародителей. Другой путь был предложен змеем. Этот путь заключался, как мы знаем, в уклонении от воли Божией, в обособленности и индивидуализме, ведущими к смерти. Этот-то путь, избранный прародителями, и сформировал общий тип человеческой личности, которая с тех пор наследует первородный грех*.

*Здесь нам представляется весьма подходящим определение человеческого «Я», данное Ф. Шеллингом в его «Системе трансцендентального идеализма». Шеллинг говорит, конечно, о действующей человеческой личности. Согласно Шеллингу, через «Я» мы определяем самих себя, как самосознающую личность. Но акт самосознания проходит через противоборство противоположных деятельностей, которые уничтожают друг друга. Эта изначальная борьба, изначальное противоречие внутри самого «Я» ведет к уничтожению самого «Я», которое существует, по Шеллингу, лишь в силу присущего «Я» стремлению сохранить себя в продолжение самого себя, что возможно, по Шеллингу, лишь через тождество этих взаимоисключающих противоположностей [338:275–277]. Вот приблизительно такое, по нашему мнению, устроение человеческой личности, и было предложено человеку змеем и было принято. Древо познания добра и зла и есть, без сомнения, образ борьбы противоположностей, которые, конечно, уничтожают друг друга, почему Адаму и было сказано о смерти в случае преждевременного вкушения этого плода. Не вдаваясь в тонкости философского анализа, скажем лишь, что этот путь, как противоположный тому, чего ждал от человека Бог, дал катастрофические последствия как для человеческой природы, так и для природы в целом.

Ситуация грехопадения

Учение Православной Церкви о грехопадении кратко изложено в синаксаре на утро Сырной субботы. В этом канонически закрепленном тексте напоминается, что «создан же бысть Адам посреде тли и нетления, да еже изберет произволением, оно и притяжет. Мощно убобе Богу и безгрешна сего сотворити: но да будет и того произволения подвиг, сего ради Бог закон дает Адаму, всех убокасатися древес, сего же ни <...> Великий же и божественный Златоуст, вкупе и Писания соблюдая и при письмени не пребывая, глаголет, яко древо оное имеяшесугубу некую силу: и яко рай бысть на земли, и бысть той и мыслен и чувствен, яков же бе и Адам: и тленен, и нетленен. Глаголют же неции, яко оное древо преслушаниябысть смоковница: зане Адам и Ева, познавшее свою наготу, абиелиствиеоныяупотребившепокрышася. Сего ради, глаголет, и Христос сию прокля, яко вину бывшупреслушания. Имать же сия некое и ко греху уподобление. Первое убо, сладость: таже от листвия жестокость, и от сока прилепляемость. Преступив убо, и смертное облечен быстьплотию, и проклятие взем, Адам изгнан бысть из рая».

Также это церковное учение кратко и образно выражено в службе на Изгнание Адамово в неделю сыропустную накануне Великого Поста. В первой стихире «на Господи воззвах» так излагается история грехопадения:

Создатель мой Господь,

персть от земли приемьмя,

и почте на земли начальствующа видимыми всеми,

и ангелом купножителя.

Сатана же льстивый,

сосуд змия употребив,

снедию прельсти и Божия славы разлучи,

и преисподнейшей смерти предаде в землю:

но яко владыка и благоутробен, паки воззови.

Здесь Церковь говорит, что человек создан из земли, поставлен над всеми земными тварями и равен ангелам. Он соблазнен сатаной, который использовал природное существо – змея, как сосуд и предал человека преисподнейшей, то есть глубочайшей смерти; но человек может быть спасен Богом. «Добровольно преступив заповедь Божию в раю (Быт. 2:17), они сразу же вкусили духовную смерть – богооставленность, <...> прародители стали испытывать голод, жажду, холод, усталость и другие нужды, которые в раю их не отягощали» [181:29].

Свое прекрасное художественное произведение – мироздание с Раем на востоке – Триединый Художник доверил человеку, как Своему образу и подобию, как Своей живой иконе для дальнейшего его возведения ко все большему совершенству. Но вместо этого оно было повреждено грехом прародителей. Грехопадение связано с нарушением «хранительской» функции, данной Богом человеку при его помещении в Эдем: поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать и хранить его (Быт. 2:15). Это было сразу же при введении его в Рай, еще до сотворения Евы так же, как и запрет вкушать от древа познания добра и зла (Быт. 2:17). Это уже при участии Адама жена, очевидно,   узнает те заповеди, которые ему дал Бог. Обязанность человека хранить Рай – одно из важнейших указаний на обстоятельства и на духовный смысл грехопадения.

Пользуясь дарованной ему свободой воли, человек под влиянием змея произвольно вторгся в план Божественного творчества, исказил самого себя и вместе с собою – все врученное его попечению творение. Грехопадение есть, можно сказать, дерзкий удар нечестивой руки по священному центру Божественного произведения.

По богословской оценке прп. Иоанна Дамаскина, «Бог дал человеку эту заповедь с таким обещанием, что если сохранит достоинство своей души, то есть если будет предоставлять победу разуму, <...> то будет причастником высшего блаженства и будет жить во век, став выше смерти. А если он подчинит душу телу и предпочтет телесные наслаждения, <...> то будет повинен смерти» [131:238].

Как понимать предупреждение о смерти, которое Господь дал Адаму и Еве? И о каком предположительном, смертельно опасном, но, тем не менее, возможном и, увы, осуществленном, познании повествуется в Священном Писании? Быть может, Адам и Ева не знали о существовании добра и зла, поскольку они знали только Бога, превосходящего своею благостью не только зло, но и всякое добро, как-либо доступное человеческому пониманию? Это, конечно, истина, но они знали и то, что сотворенный мир «добр зело», и вообще были наделены всеобъемлющим знанием. О существовании зла они также несомненно знали: это понятно потому, что сразу же по введении Адама в Рай было открыто именование древа познания, содержащее упоминание о зле, и притом, как главное в этом плоде. Но что такое зло? Адам и Ева были как дети (они, собственно, и были, в полном смысле, дети Божии), и они со всей детской неосторожностью могли захотеть узнать, что это такое. Предупреждение о смерти, сделанное Богом, находится в очевидной связи с упоминанием зла в названии древа. Из этого видно, что Божие предупреждение уже содержало объяснение людям сущности зла, поскольку для людей смерть есть зло, и при том полное и окончательное. Если они, как очевидно, знали из этих слов об окончательной сущности зла, как смерти, то знали ли они о существовании источника зла? Скорее всего, знали и это, поскольку иначе не понятно, от чего нужно было хранить Рай. По прп. Ефрему Сирину, «на Адама возложено было не иное хранение, как данного ему закона, возложено было не иное делание, как исполнение данной ему заповеди» [109:232]. Но нарушение, неисполнение заповеди было связано с нападением врага. Исходя из этого, можно догадываться, что они знали о существовании духа зла и, более того, они даже знали, что им придется с ним встретиться, когда он непременно попытается осквернить и растлить прекрасное Божие произведение. Только они не знали, что он явится с участием и под прикрытием природного змея.

Преждевременное вкушение от этого древа было уже злым делом, как нарушение заповеди Божией. Еще оставаясь в Раю, они теперь узнали об аде, потому что ад есть конечное познание зла. Они даже соприкоснулись с ним, – потому что исполнение дьявольской воли есть смерть и ад. Ад есть место, где пребывает смерть в области человекоубийцы – диавола. Получить смерть – означало спуститься во ад: как учит нас Церковь, с этого момента ад стал местом заключения душ человеческих вплоть до времени Воскресения Христова.

Если нужно что-либо хранить, значит, есть опасность потери: либо моль и ржа, либо вор подкапывает и крадет (Мф. 6:20). Эдему моль и ржа не угрожали. Следовательно, хранить нужно было от вора, от врага. И он действительно, существовал, известно и его имя. Это враг Божий, сатана, сброшенный с неба архангелом Михаилом и павший в бездну. Он, однако, имел возможность проникать в сотворенный Богом земной мир, за исключением, очевидно, Эдема. Таково милосердие Божие ко всей твари, даже к врагу, что он мог посещать весьма хорошо устроенный Богом земной мир, хотя ненавидел все, созданное Богом. «Диавол, который первый отрекся от «сущей жизни», то есть от Бога, почувствовал великую зависть к Адаму, когда увидел, что тот живет в Раю, в «месте чистого наслаждения» и сияет в Божественной славе, и восходит с земли на небо» [51а:55]. Представляется примечательным, что враг не мог причинить никакого вреда сотворенному мирозданию, в которое он, однако, проникал. При этом отметим, что поскольку враг мог посещать этот мир, стало быть, мир не был вполне совершенен, а только «весьма хорош»: ведь, в более высоком творении, в Раю, он не мог появиться. Но поскольку он вор, он мог совершить попытку проникнуть туда тайно и незаконно, с целью осквернить и разрушить святое Божие творение. Нанести мирозданию существенный вред можно было только через его центр, находившийся в Раю. В Едемском саду для испытания людей Господом была оставлена одна, так сказать, «лазейка», через которую враг мог предпринять такую попытку. Именно это «место» нужно было особенно внимательно хранить, и там как раз и произошла встреча и беседа Евы с врагом: это древо познания добра и зла. В названии древа содержался «дополнительный компонент» – сведение о зле*.

*Именно так, в самом прямом смысле, и понимало «хранительскую функцию» первых людей народное религиозное сознание. В благочестивом апокрифе – «Сказании об Адаме и Еве» – Ева рассказывает своим детям, что Господь «даст нам рай и вся скоты и гады и птици пернаты. Адам же блюдяшевосточьную страну и северную и паки аз блюдох западную страну и южную». Враг предпринял нападение на Рай сначала со стороны Адама: «И тогда прииде диавол к нам, ёсветел аки аггел, и рече нам: и такорече Бог ясти ли или неясти в Раи? И Адам рече: нам повелеясти, токмо от единого древа заповеда нам не ясти, повелеблюстися от него». Диавол, получив отпор от Адама, уходит, но не прекращает своих попыток: «Отиде от нас, и обрете змию и научи ю на нас; змия же мняще, аки аггел есть, и прииде ко мне и сказа ми плод добр древа сего, а змия есть любима Богу паче всех зверей...» [259:91].

Ситуация грехопадения описана с поразительной подробностью: поверив змею, жена увидела, что «дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание, и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему и он ел» (Быт.3:1-7). Плод, несущий тление, проглочен. Грех проник и в душу, и в тело.

По формулировке св. Иоанна Дамаскина, как мы видели, «нельзя остаться нетленным тому, кто питается чувственной пищей»; а вкушение плода было вкушением, по его же словам, именно тленной пищи. Итак, тленность вносил только плод одного лишь древа познания, - ведь плоды всех других дерев не грозили человеку смертью. Стало быть, вся остальная пища, предложенная людям и даже, по-видимому, животным, обладала, оказывается, свойством, так сказать, сохранения нетленности. Но процесс вкушения пищи есть физиологический процесс. Надо полагать, мы думаем, что если вкушение тленной пищи необходимо сопровождается определенным физиологическим процессом, то вкушение пищи, лишенной тленности в обычном смысле, таковым процессом не сопровождается. Если бы человек вкушал иную пищу от всех трав и дерев, кроме запрещенного древа, он сам остался бы нетленным, состоя, при сем, по телу из плоти и костей, как он и был создан из первозданной земли. Приходит на мысль, что от остальных дерев и трав Адам и Ева даже не успели вкусить – они сразу начали питаться тем, что предложил им дьявол.

Отныне в человеке как в личности возникло непримримое противопоставление в самом себе добра и зла. Зло вошло и в душу, и в плоть – в душу, через подчинение дьявольской воле, а в плоть через самовольное вкушение тленного плода. Однако мы должны иметь в виду, что согласно глубокой мысли св. Дионисия Ареопагита, зло не существует как реальность. Таким образом, Древо познания добра   и зла предполагает противопоставление реальности, пребывающей   в Боге, и уходу от этой реальности. Поэтому   и произошло катастрофическое разобщение души и тела, по существу означавшее смерть. Оно тотчас выразилось во внутреннем разделении, раздвоении, утрате целостности. Человек внутри себя вдруг стал «царством, разделившим на ся», которое «не устоит». Он отверг любовь Божию и это обрекало человека на потерю жизни, т.е. смерть. Он потерял свободу, которую апостол именует «свободой сынов Божиих», оказавшись в плену у змея.

Внутренняя разделенность, опустошенность, потеря духовной свободы выразились в утрате светоносности, потемнении зрения, общем изменении плоти. Плоть перестала быть «тонкой» и «вольноменяющейся», утратила первозданную легкость и прозрачность. Все это мгновенно утратилось потому, что внутри телесного организма все его отдельные члены и органы, вплоть до «клеток» сами в себе потребовали познания добра и зла. Понимать это очень просто. Эти требования есть не что иное, как страсти, тотчас возникшие в душах праотцев после вкушения запретного чувственного плода. Греховные страсти и есть не что иное, как уход от реальности в сторону иллюзорного, мечтательного состояния погони за призрачным, ложным образом красоты и знания вне Бога. Страсти, обуревающие человеческую душу, и есть именно такое смешение добра и зла. Так, зрение, например, потребовало своего познания добра и зла. Также и через осязание возникло совершенно новое для первозданных стремление к познанию добра и зла. Не следует удивляться тому, что прежде всего и вполне реально вслед за первым тленным плодом появились совершенно новые для праотцев требования желудка, у которого есть свои желания, представляющие смесь добра и зла. Ведь мы подлинно принимаем текст, каак описание реальности и в нем читаем, что некий плод, вполне материальный и красивый, «хороший для пищи», – но содержащий непостижимую духовную смесь добра и зла – был реально проглочен: «взяла плодов его и ела и дала также мужу своему и он ел» (Быт.3:6), и вошел в организм.

Но, как известно, каждая страсть претендует на всеобщее овладение человеком и они даже воюют между собой, что и началось с грехопадения. Поэтому и все остальные органы (помимо названных) восстали друг на друга, обособились и потому приобрели жесткость, самоограничились в образовавшейся тесноте огрубевшей телесной оболочки. Отсюда начались болезни. Это и было «одебеливание плоти», о которой говорят отцы Церкви. Изменившимся, страстным зрением, с этого момента жаждущим познания тленного, прародители и увидели свою наготу: «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги…» (Быт.3:7). Телесное, точнее телесно-чувственное, познается вообще через наготу. Они теперь вдруг увидели свою наготу, именно как смесь в ней, в самой телесности, добра и зла: то есть стремление к высшему, духовному оказалось в смешении с тяготением к призрачному, мнимому, тленному ощущению знания   и красоты, которых на самом деле – нет. То новое и страшное, что смутило и испугало пратоцев, было именно выразившееся в огрублении плоти смешение духовного и тленного. Это видение собственной наготы было так отвратительно, что люди ощутили потребность закрыться и сделали себе опаясания (об этом более подробно далее).

Это овладение, охватывание человека – смертоносными страстями, ярко описал, по нашему мнению, архиепископ Иннокентий Херсонский   как последовательную смерть всех составляющих человека частей в   детальном разборе первого действия смерти, вошедшей в человечество его последствия.     По его мнению, сразу же в Раю над Адамом и Евой «начала уже свое действие какая-то сила враждебная и разрушительная»; но это еще не было ее окончательное действие. Согласно этому мыслителю, смерть духовная, как основная, последовала мгновенно, а прочие этапы смерти потребовали времени, которое «родилось», таким образом, уже в Раю, но пока еще лишь как внутреннее изменение первых людей, сопряженное с действием в них враждебных и разрушительных сил*.

*Приведем полностью эти малоизвестные суждения. Архиепископ Иннокентий говорит, что в человеке «исчезли единство и порядок в его способностях: тело перестало повиноваться душе, воля уклонилась от совести, желания воспротиворечили уму, со всем существом человека произошло то, что бывает теперь с телом нашим во время так называемой болезни расслабления, или онемения телесного. При таком расчленении своей природы и онемении своих сил, человек лишился даже той мощи, которую он имел в себе по самой природе своей, высокой и богоподобной. Поелику же отношение его к миру внешнему и вещам зависело от его собственного отношения к Богу и самому себе; то с превращением последнего отношения, тотчас изменилось, по необходимости, отношение к нему и всего внешнего мира <...> (прародители оказались) наги от господства над стихиями и миром видимом, который начинал уже становиться во враждебное отношение с их телесным бытием» [126:44]. Останавливаясь на словах Божиих смертию умрете, он подчеркивает, что сказано «не просто: умрете или потеряете жизнь, а – смертию умрете, – чем прознаменуется какое-то как бы обилие, разнообразие и продолжительность смерти» [126:45]. Далее архиепископ Иннокентий замечательно описывает действие смерти в приложении к сложному составу человека: «Прародители наши, в сообразность многочастному составу естества человеческого, действительно имели подвергнуться за преступление свое не одной, а многим смертям, из коих одна следовала за другою, и как бы выходила из предшествующей, доколе неоканчивалось все гробом и тлением. Так духу человеческому (выделено нами. – А.С.) предстояла своя смерть, душе – своя, телу, наконец, также своя, но каждой части, сообразно значению ее в составе человека, предстояла смерть в особенном виде, и не в одно и тоже время, а последовательно и преемственно. Посему смерть духовная, самая главная и страшная из смертей, ибо из нее уже происходили все прочие, – последовала тотчас по преступлении, ибо человек-грешник, преступив заповедь Божию, тогда же умер в духе для жизни в Боге, лишился благодати и с нею высшего начала своей деятельности, престал дышать Духом Божиим, потерял блаженство и жизнь вечную. Смерть в душе человека также не замедлила показать своего страшного лица – тем, что все способности душевные разъединились, превратились, ослабели и как бы замерли: в уме и понятиях явились мрак и неведение, в суждениях – колебание и неправильность, в воображении безобразие и расстройство, в памяти забвение и смешение понятий, в чувстве – страх и недовольство, в пожеланиях – нечистота и порча. Тело человека, яко грубейшая часть существа его, менее, по-видимому, обнаружило свою порчу и смертность, но тотчас, однако же, обнаружило уже тем, что потребовало одежды для защиты, – знак, что над ним начала уже свое действие какая-то сила враждебная и разрушительная» [126:45–46]. С последним утверждением, по которому «тело менее обнаружило свою порчу», полностью согласиться не можем: как было сказано выше, по свидетельству отцов Церкви, до грехопадения тело человека было «тонким» и «вольноменяющимся», и утрата этих качеств имело радикальное значение.

Итак, смерть последовательно вошла в дух, душу, тело и части тела человека. Архиепископ Иннокентий сравнивает эту вошедшую в первозданного человека смерть с пожаром, который, начавшись в одном месте, хотя и не сразу, но шаг за шагом уничтожает все здание. «Природа человеческая заключала в себе так много, что смерть, при всей лютости ее, не могла вдруг равно проникнуть во все составы ее и овладеть всеми частями до того, чтобы тотчас обратить самое тело паки в землю, от нее же взято» [126:46]. Как мы полагаем, эти действия смерти производились посредством страстей, которые могли действовать последовательно по степени значимости составных частей человека. Окончательное свое действие смерть произвела, очевидно, уже после приговора и   изгнания из Рая.

Драматическая раздвоенность человека начинается с дихотомии души и тела, но это их противопоставление отсутствовало в райской жизни. Созданный по образу и подобию Божию, человек был воистину целостен и гармоничен. В первозданном человеке тонкая, не поврежденная грехом оболочка плоти сливалась воедино с душой, образуя подлинно целостное единство – совершенно особое, неизвестное ангельскому миру. Просветленные Божественным Светом души Адама и Евы всецело высвечивали плоть, которая не нуждалась в одежде. Когда Адам и Ева нарушили заповедь Божию и приняли волю врага, это злое дело вместе с «яблоком» вошло внутрь их и разрушило целостное взаимопроникновение души и тела, поскольку зло есть разрушение. Поскольку добро и зло несовместимы, начавшаяся внутри человека поистине смертельная борьба, перешла на весь мир.

Вообще, смерть есть разделение. В обычном физическом понимании, смерть есть остановка сердца и дыхания в человеке, в результате чего происходит, как часто говорят, прекращение жизнедеятельности организма. Современная наука дает более сложное и специальное определение смерти. Но суть не в этом.

Для нас важнее, что судьбоносное «яблоко» не было лишь своего рода «отравой», влекущей «прекращение жизнедеятельности» только двух первых людей. Самовольное вкушение красивого на вид плода первыми людьми было для всего мира погружением в некоторое смешанное состояние, в котором получала участие воля злого духа. Этот злой дух желал бы разрушить творение Божие целиком и до конца, но такое ему не было дозволено. Он мог лишь повредить жизнь, воспользовавшись добровольно подчинившимся ему человеком. Вкушение плода означает причастие к другому, более низкому уровню бытия через вкушение. Но это все же еще не было окончательным преданием себя злу, хотя и влекло, как следствие, смерть. Познание добра и зла не было каким-то лишь интеллектуально-рациональным познанием неких опасных и даже дурных явлений и понятий, а было всецелым переходом человека – а вместе с тем и всего мироздания – в другое, низшее состояние, – состояние всеобщей разобщенности, борьбы и страдания, начинающейся с внутренней разделенности, раздвоенности человеческой природы и завершающейся физической смертью, – то есть отделением души от тела. Но в словах Господа о смерти сказано о более важном, чем физическая смерть: есть духовная смерть, которая состоит в отделенности, отчужденности от Бога, на что указывает вся святоотеческая традиция [152:236–237]. Так, по словам прп. Исидора Пелусиота, «в смерти Адама произошло не отделение души от тела, но отдаление Святого Духа от бессмертной души» [цит. по: 51а:63]. Вот что означало предупреждение Господа: смертью умрете! Отсюда внутренняя разделенность, так хорошо известная каждому потомку Адама и обрекающая каждого из нас прежде всего на духовную смерть, а вслед за тем и смерть физическую, которая изначально не была известна первым людям. Смертельная отчужденность от Бога согрешивших людей и смертоносность ее последствий для всей земли ясно зафиксирована Судом Божиим над провинившимися и их изгнанием (Быт. 3:8-22).

Смерть есть окончательное и полное разъединение души и тела. По грехопадении мы существуем в состоянии поврежденного, неполного единства души и тела, что и есть умирание. Утрата их благодатного, гармоничного единства произвела хрупкость и болезненность, необходимо, увы, завершающиеся смертью. Это разделение вошло в первых людей с принятием дьявольской воли, и, подобно мгновенному удару молнии, оно разобщило, расщепило душу и тело, в чем и состоит сущность смертности. Свт. Григорий Палама в письме к монахине Ксении говорит: «Господь называет мертвыми тех, кто живы телесно, но у кого душа уже мертва; разделение души и тела есть смерть тела, и разделение души и Бога есть смерть души; настоящая смерть есть, следовательно, смерть души. <...> Душа Адама, отделенная от Бога, стала мертвой, хотя телесно Адам жил еще девятьсот тридцать лет» [цит. по: 358:82–83]. Итак, тела их внезапно предстали как бы сами по себе, в немощи и безобразии сразу и духовной, и физической наготы.

По словам свт.ГригорияПаламы, «прародители рода человеческого, добровольно отступив от памятования о Боге и от созерцания Его, а также пренебрегши заповедью, полученной от Него, стали единодушными с мертвым духом сатаны и, вопреки воле Творца, вкусили от запретного древа. Обнажившись от светлых и животворных одеяний горнего сияния, они, увы, стали, как и сатана, мертвыми по духу. Поскольку же сатана не только есть мертвый дух, но и мертвит приближающихся к нему, и поскольку у причастных его мертвенности было тело, посредством которого осуществился умерщвляющий совет, то, увы, прародители и собственным телам передали этих мертвых и мертвящих духов мертвенности. И человеческое тело тотчас же расторглось бы и вернулось в землю, из которой оно было взято, если бы оно не было удержано от распада Промыслом и крепкой Силой Божией» [86:58]. И тотчас Божественный Свет отошел от Адама и Евы. Падшей и помраченной душой своей они внезапно увидели свои оплотненные, одебелевшие, отяжелевшие тела, которые теперь были отвратительны и безобразны, представляя непостижимый для нас контраст с их только что утерянной благодатной озаренностью, потому что по сравнению с только что минувшим благодатным состоянием они были мертвы и бездушны, – Священное Писание говорит, что открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги (Быт. 3:7). Происшедшие из земной персти, они вдруг увидели приобретенное свое скотоподобие, свое сродство с теми животными, низшими существами, которым Адам только что давал имена. Обращает внимание, что по одному из принятых Церковью свидетельств, грехопадение сопровождалось шумным действием, разрушившим благодатную райскую тишину: Шумом в Раи по полудни уши огласивши, Ева во страсескрыся (Святая и великая Среда, утро, стихира, творение Кассианы инокини). Смерть в этот день выразилась в том, что они увидели свою наготу, когда в них вошел, по словам св. Григория Паламы, «мертвенный дух», – то есть души их омрачились, плоть их сразу одебелела и разделилась с душой, изменилась. Что это значит?

Святитель Игнатий (Брянчанинов), ссылаясь на письмо св. Григория Паламы к монахине Ксении, указывает, что «разлучение Бога от души есть смерть души. Эта смерть, постигшая душу за непослушание, не только соделывает непотребною душу, но и распространяет проклятие на всего человека; самое тело подвергает многим трудам, многим страданиям и тлению» [119:114].

Подробно анализирует понятие полученной в грехопадении смертности протоиерей Всеволод Шпиллер. Смерть страшна ожидаемым всеми людьми катастрофическим разрывом двух составов: души и тела. «Разъединение их есть предельное помрачение образа Божия в человеке. Он ведь дан целостному человеку, а не отдельно душе и отдельно телу» (беседа 30.03.69) [344:275]. Смерть (для неверующего) делит человека на труп и призрак. Однако этот разрыв не окончателен. Есть, говорит святитель Григорий Нисский, знаки связи тела с душой. Силой Божией они когда-то воссоединятся (беседа 26.03.72) [344:304]. Следует понять «внутренний смысл смерти» (беседа 31.03.74) [344:347]. Этот внутренний смысл раскрывается только в познании вольной Жертвы Сына Божиего.

Смертность выразилась, в частности, и в том, отмечает архиеписокп Иннокентий (Херсонский), что тело «потребовало одежды для защиты» [126:46]., – а это произошло еще в Раю. Характеризуя состояние мироздания в связи с грехопадением человека, он замечает: «Что апостол усматривает в целом мире, говоря, что все, еже есть в мире, есть похоть плотская, похоть очей и гордость житейская (1 Ин. 2:16), то Ева теперь находит в одном бедном дереве». Здесь можно увидеть прзнание того, что природа изменилась.*

*Рассуждения о природе арх. Иннокентия связаны с неизбежным влиянием естествознания на уровне того времени   и, по нашему мнению, не вполне последовательны. По мнению арх Иннокентия, некоторые преувеличивают возможности Адама[124: 88]: «Так ли велика была сила первого человека, чтобы огонь не мог жечь его, вода топить, закон тяжести не мого на него действовать, ядовитая трава не могла ему вредить, как это утверждают теософы и мистики…» [124: 94] Вместе с тем,   он утверждает, что «Моисей представляет Адама по телу бессмертным <…> можно без преувеличения сказать, что бессмертие принадлежало телу первых человеков» [124: 92-93]. Но бессмертное тело вряд ли могло подвергаться действиям стихий и злых сил.

Несмотря на всестороннее действие смерти в первых людях, это еще было только начало болезни, которая могла излечиться при покаянии перед Богом; но этого не произошло, и болезнь завершилась полным смертным действием.

Во все полноте описанные события, конечно, не могут быть понятны для нас, но мы должны помнить о втором Адаме – Господе Иисусе Христе, Который, по воскресении, вкушал пред учениками Своими обыкновенную, и по природе тленную пищу, показывая тем самым, Свою непостижимую телесность. Господь осуществил то, чего не осуществил, как мы знаем, первый Адам.

Подводя итог, заключаем, что суть грехопадения в отделении от Бога   и через это в формировании того «Я», которое свойственно современному человеку и образует его личностное самосознание. Именно   возникновение этого   «Я» на почве гордости оформило изменение и умаление в человеке образа и подобия Божия настолько, что он замкнулся в себе не только духовно, но и физически. Формирование «Я» совпадает с формированием современного организма человека. Это же сказалось на устроении всего мироздания.

Мотив знания

Представляется весьма замечательным, что в моменте искушения Адама и Евы присутствует, как основной, мотив знания. Это нисколько не удивительно, ибо мы уже видели, что первозданный человек находился в непрерывном процессе познавания и перехода к более высокому знанию В самом названии древа отразился этот искусительный мотив: разговаривая со змеем и рассматривая плоды древа познания добра и зла, Ева увидела не только красоту плода, но и то, что он дает некое знание. Это было новое знание.

И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание (Быт. 3:6). Святитель Афанасий Александрийский говорит о добре и зле: «Сущее <...> – добро, а не сущее – зло» [28:10]. Такова суть древа познания, и вкушать плод смешения сущего с не сущим можно было бы только с особого благословения Божия. Но жена увидела в этом смешении, которого она, вероятно, не могла понять по своей незрелости, красоту и знание.

Был таинственный миг, когда природное стремление к знанию более высокому, чем знание растений, животных и природы самого человека должно было повести человека к бесконечному духовному совершенству через преодоление противоположностей, начиная с преодоления противоположности мужского и женского, как об этом говорит св. Максим Исповедник в своем трактате «О трудностях...», к бесконечному познанию жизни в Боге. О том, какого знания желал Адам, так говорится в синаксаре на утро Сырной субботы: «Сие мощно есть разумети, яко от всех созданий бывает познание божественныя силы, но никакоже естества Божия. Тако и Григорий Богослов любомудрствует, яко райская древеса знаменуют мысль о Бозе, древом же познания знаменуется Боговидение. Сиречь, повеле<глаголет> Бог Адаму о всех убо иных стихиах и качествах пещися, и помышляти умом, и прославляти Бога оттуду: сия бо истинно есть пища: равно и о своем естестве: о Бозе же, кто есть естеством и где и како все от небытия приведе, никакожеискати. Он же другая убооставль, о Бозе наипаче испытоваше, и онаго естество тщательнеизведоваше: и яко еще несовершенбяше в сицевых, и препрост, и младенец, испаде, сатане чрез Еву вложившу в него мечтание обожения».

Святитель Иоанн Златоуст подробнейшим образом и в яркой форме поясняет происшедшее. По его словам, дьявол как бы говорил жене: «Что пользы жить в раю, коль скоро нельзя пользоваться тем, что есть в нем, а приходится испытывать тем большую скорбь, что смотреть можно, а удовольствия, происходящего от пользования, не получать? – Видишь, – поясняет Иоанн Златоуст, – как он чрез эти слова, точно чрез приманку впускает яд». Жена «повергла божественные бисеры пред свиньею, пред этим злым зверем, или демоном, действовавшим чрез него, и он не только попрал их и воспротивился сказанному (от Бога), но, обратившись, увлек в бездну преслушания не только жену, но вместе с нею и первозданного. Так опасно открывать без рассуждения, как пришлось, божественные тайны!» [140:128–129].

Конечно, знание о существовании зла и познание зла – совсем разные вещи. Но очевидно: встреча с духом зла предполагает искусительную возможность более или менее глубокого познания зла, то есть некоего прикосновения ко злу. Сатана, конечно, хотел именно этого. Однако речь идет не о познании зла, а о познании добра и зла. Но познавать добро, как таковое, им не было нужно, обитая в Раю. Под познанием добра и зла здесь можно понимать не столько противопоставление добра и зла, сколько их смешение. Преждевременное познание противоположных начал вносило сложность; но «сложность есть начало борьбы, борьба – разделения, разделение – разрушения» [80:395]. Увы, именно так все и произошло с первыми людьми. Они утратили первозданную простоту, приближавшую их к Богу. Если в Эдеме первые люди обитали в полноте блага, то, вкусив от этого дерева, они резко понижали уровень бытия до состояния, смешанного со злом, то есть, с не сущим…. Обман состоял в том, что смешение добра и зла есть не что иное, как просто некоторый вид зла, лицемерно как бы прикрытого добром: так сказать, «ложка дегтя в бочке меда». Это – сложность. Отсюда борьба – разделение – разрушение. И все это необходимо влекло за собой смерть, т.к. утрачивалось совершенство. Но грехопадение не было и состоянием того полного зла, в котором пребывают демоны в адской пропасти, поскольку было все же смешанным, как бы промежуточным бытием. Это именно то бытие, в котором и пребывает весь род человеческий с момента грехопадения.

Древо познания добра и зла в этой ситуации давало лукавое знание, и отводило от Божественной Премудрости, и при этом подавало соблазн в красивой оболочке. Это приобретение преждевременного и запрещенного знания было отказом от пути совершенного знания, изначально дарованного человеку. И поскольку знание вообще таинственно соединено с родом бытия, то бытие первых людей мгновенно и катастрофически изменилось. Это изменение и описано в Библии, как познание ими своей наготы, о чем будет сказано далее.

В вечности нет ни прошедшего, ни будущего потому и постольку, поскольку она есть совершенное бытие в совершенной любви и в совершенном знании, которое есть бытие в Боге и знание о Боге. Возможность непрестанного восхождения в богопознании – это главное, что было дано первым людям, но они не сумели придти к этому. Даже в нашем падшем мире мы видим, что жизнь неотделимо и неразрывно связана с радостью познания. Рождаясь на свет, человек стремится к знанию, все новому и новому, с того младенческого момента, когда в нем просыпается разум. Это стремление, любовь к знанию в человеке касается абсолютно всех сфер и сторон жизни, являясь одним из основных свойств человеческой души. Приобретаемое отдельным человеком и всем человеческим родом знание влияет на бытие, постепенно изменяет его в лучшую или худшую сторону. Обычно это есть то знание, которое Священное Писание называет плотской мудростью, и к которой относится все естественно-научное знание. Но и это плотское знание нередко имеет огромное стимулирующее значение для более глубоких запросов человеческой души. Высочайшее же знание, известное нам в этом мире и кардинально возвышающее человека и его жизнь, есть Божественное Откровение. Божественное Откровение есть высочайший и драгоценнейший дар любящего Бога, Отца Небесного его заблудшим детям в этом мире, подчиненном греху. По словам св. Симеона Нового Богослова,

...Всесвятый Дух,

Неизреченно исшедший от Отца

И чрез Сына ниспосланный людям,

Не неверным, не славолюбцам,

Не риторам, не философам,

Не тем, которые изучили эллинские сочинения,

Ни тем, которые прочли внешние писания,

Не тем, которые упражнялись в сценических представлениях,

Не тем, которые говорят много и красно,

Не тем, которые произносят великие имена,

Не тем, которые приобрели дружбу славных,

Не тем, которые содействовали действовавшим бесчестно,

Не тем, которые приглашают и приглашаемы бывают,

Не тем, которые потешают и потешаются,

Но нищим духом и жизнью,

Чистым сердцем и телом,

Стяжавшим простое слово и еще более простую жизнь

И простейший образ мыслей <...>

Непрестанное приобретение знания о Боге, как единственно необходимое, в общении с Самой Премудростью свойственно душам в вечности. Но там души видят не проблески, а «лицом к лицу». В мире вечности нет постепенного накопления знаний, достигаемого усилием и борьбой, как это свойственно падшему разуму. Конечно, там это не рациональное исследование, свойственное науке. Знание там есть вечное углубление в полноту божественной жизни. Оно даруется, как непрестанное и все новое откровение божественной любви, углубление в нее. Даруемое человеку в вечном мире знание есть непрестанное Откровение любящего Бога сынам по благодати о Самом Себе, как невыразимом Свете, и оно есть райское блаженство. Откровение есть знание, как мы сказали, глубочайшим образом меняющее человека в сторону духовного совершенства уже в земной жизни. И в вечной жизни непрестанное возрастание в познании Бога, превосходящее всякое познание и выходящее за пределы познания, непрестанно совершенствует человеческую личность, как образ и подобие Божие. «Но человеческая личность поднимается над всяким познанием, она трансцендирует, превосходит нус (ум) в единении, которое есть порыв к непознаваемой природе Божества» [193:229]. Поэтому там - постоянное богообщение непрестанно и бесконечно совершенствует бытие в Боге. Это означает для вечности непрестанное изменение личного бытия в его целостном понимании, как непреходящего духовного совершенствования. Мы лишь по необходимости говорим об этом, только надеясь, что сказанное соответствует учению Церкви, а также и потому, что все возможности познания, возрастания в богообщении, в премудрости были даны первым людям в Раю. Ибо, как свидетельствовал и наставлял в своих писаниях св. Симеон Новый Богослов:

Как, будучи сам весь плотию

И не сделавшись еще духом, как Павел,

Смеешь философствовать или говорить о Духе,

Который, как слышишь ты, не обитает в таковых...

Мы позволили себе все эти рассуждения лишь потому, что понятие времени соответствует утрате полноты знания, – истинного знания о Боге и дарованном им бытии, – что имеет следствием иллюзорный наплыв «будущего», являющийся только лишь цепочкой откровений частичных и искаженных истин. Плод, который, как думала и даже «увидела» Ева, давал знание, лишил ее и Адама полноты знания. В земном бытии у человека сохраняется жажда знания, как существенное свойство богоподобной человеческой души. И после грехопадения стремление к знанию, как природное свойство разумных существ, распространяется на все стороны человеческого бытия, уже падшего, изменяет душу и плоть, и всю окружающую человека природу. Но эта сама по себе естественная связь знания и жизни, постепенно принявшая форму современной науки, ущербна, направлена преимущественно не туда, куда следует, то есть не к Богу, а к второстепенным природным явлениям, совершается во времени и нередко приносит существенный вред. Но вместе с тем, свойственное нам, падшим существам, познание как творчество, направленное на внешний мир, совершается во времени при посредстве сопротивляющейся материальной среды, но обращено к будущему, и даже некоторым образом порождает будущее, вызывает «ответ» из будущего, который может быть и хорошим, и плохим. А в духовном мире познание обращено непосредственно к Богу и потому является вечным откровением.